VIII.
Oncle нанимал маленькую квартирку в пять комнат на Поварской. Одна комната служила гостиной и приемной, в другой комнате был кабинет oncl'я, третья была занята Бэтси, четвертая принадлежала Julie, а в пятой помещалась детская, в которой уже несколько месяцев раздавался детский плач юнаго отпрыска возрождавшейся фамилии Бередниковых. После смерти Теплоухова Julie осталась в Москве и жила у oncl'я. В Петербурге для нея было слишком много тяжелых воспоминаний, и она ни за что не соглашалась сездить туда даже затем, чтобы привести в порядок свои финансовыя дела; денег у нея не было, но нужно было устроить остававшуюся квартиру. Это дело было, наконец, поручено Покатилову, который распродал лошадей, экипажи и вообще всю обстановку; эта реализация движимости дала небольшую сумму, единственное наследство Julie после Теплоухова. Тихо и мирно катилась жизнь в этих пяти комнатах, как она катится только в Москве. И Бэтси и Julie отдыхали душой. -- У нас здесь просто киновия какая-то,-- говорил иногда oncle, щеголявший теперь в бухарском халате и в туфлях. Единственным развлечением, давшим тон всей жизни, являлся здесь Сергей Бередников, который под имонем "великаго человека" наполнял весь дом: его маленькие детские недуги повергали весь дом в уныние, а детская улыбка заставляла всех смеяться. Няни не было, а за ребенком попеременно ухаживали то Бэтси, то Julie. Последняя опять ходила в своих темных платьях и, кажется, привязалась к "великому человеку", как к родному сыну. Эта тишина неожиданно была нарушена почтальоном, который принес утром письмо на имя Julie. "От кого бы это быть письму?-- соображал вслух oncle, пока Julie торопливо разрывала конверт.-- Уж не заболела ли Калерия?" Julie в это время успела пробежать толстый атласный листик почтовой бумаги и молча подала письмо oncl'ю, который тоже молча прочитал его и значительно поднял плечи. Письмо -- вернее, записка -- было от Доганскаго, который писал Julie, что желает ее видеть по одному чрезвычайно важному делу и просит назначить час и место. -- Я думаю, что лучше ничего не отвечать,-- заметила Julie, побледнев. -- Гм!.. Необходимо подумать,-- ответил нерешительно oncle и еще раз прочитал письмо. Бэтси тоже должна была прочитать его и высказать свое мнение. Составился семейный совет, который и порешил, что Julie назначит свидание Доганскому завтра утром в квартире oncl'я. Адрес Доганскаго был московский. Он остановился в неизменном "Славянском Базаре"; ответ был отправлен с посыльным. Все трое провели самую тревожную ночь и встали утром с недовольными, измятыми лицами. Julie не прикоснулась к своей чашке чая и все поглядывала в окно на улицу, где с визгом катились по снегу извозчичьи сани. Что-то будет? Все чувствовали, что ожидает какая-то беда, но какая? Бэтси скоро ушла в детскую, oncle курил одну сигару за другой и широко вздыхал, как запаленный коренник. Доганский приехал ровно в одиннадцать часов и вошел в комнату с уверенным видом делового человека; он коротко пожал руку Julie, обвел глазами маленькую приемную и без всяких предисловий заговорил: -- Я привез вам, Julie, пренеприятное известие... Только вы не пугайтесь вперед, а выслушайте внимательно. Поверенным от опеки над имуществом Теплоухова назначен, как вам известно, наш хороший общий знакомый Богомолов... гм... И этот г-н Богомолов поднимает пренеприятное дело... да, дело об отравлении покойнаго Евстафия Платоныча. -- Как об отравлении?-- вспыхнула Julie, вскакивая с кресла, на котором сидела.-- Не может быть! -- Могу вас уверить, к сожалению, что это так... Я имею самыя верныя известия. Дело уже поступило к судебному следователю, и я приехал в Москву с целью именно предупредить вас. Кроме дела об отравлении, тут еще поднимается вопрос о некрасивой эксплоатации Евстафия Платоныча разными темными личностями, и Богомолов поставил своею задачею представить Евстафия Платоныча слабоумным. Вообще загорается громадное скандальное дело, и завтра о нем будет говорить весь Петербург. У Julie пред глазами завертелись красные круги, и она страшно побледнела; Доганский бросился за водой и попал в кабинет oncl'я, который подслушивал происходивший в приемной разговор у дверей. -- Ах, это ты!-- удивился Доганский.-- Ради Бога, воды... С ней дурно! Oncle стоял перед Доганским в халате и, кажется, ничего не понимал; привезенное известие ошеломило его, как удар обуха по голове. -- Послушай, как же это, неужели всех нас на скамью подсудимых?-- спрашивал oncle, ощупывая свою голову. Доганский махнул рукой и неистово принялся звонить колокольчиком, который схватил с письменнаго стола; прибежала горничная и принесла графин с водой. Когда Доганский выбежал в гостиную, около Julie стояла Бэтси и давала ей нюхать какой-то спирт. -- Ничего, все прошло,-- старалась проговорить спокойно Julie, но голос у нея дрожал. Oncle не мог войти в гостиную и принять участие в происходившей тяжелой сцене, потому что уткнулся своею седою головой в подушку и тихо всхлипывал. -- Позор!.. позор!.. позор!..-- пересыпалось в его голове это роковое слово, как камешек в пустой бутылке.-- Всех посадят на скамью подсудимых: и Julie, и Сусанну, и Покатилова, и Доганскаго, и меня, и Бэтси!.. позор!.. позор!.. -- Успокойтесь, ради Бога!-- умолял Доганский, удерживая в своих руках холодную, как лед, руку Julie.-- Конечно, неприятность очень крупная, но опасности никакой. -- Да, это относительно отравления, а другие в чем обвиняются? -- Другие... гм... Видите ли, при домовой описи имущества Евстафия Платоныча попали в руки опеки какия-то компрометирующия всех нас бумаги. -- А я там есть? -- Да, но главным образом скомпрометированы Сусанна и отчасти Покатилов. Вообще очень и очень некрасивая история. -- Спасибо, Бэтси, мне теперь совсем хорошо,-- говорила Julie.-- Кажется, "великий человек" там плачет. Бэтси поняла намек и вышла из комнаты. Доганский ходил из угла в угол, ожидая вопроса; он был все такой же серый и безцветный, как всегда, только ноги уже потеряли прежнюю гибкость и разгибались, как палки на шарнирах. -- Юрий Петрович, мне хочется знать ваше мнение, как быть в этом случае?-- спросила Julie, опуская Тлаза. -- Мое мнение?..-- задумчиво повторил Доганский фразу Julie.-- Во всех делах мое мнение такое, что, во-первых, никогда не поддаваться первому впечатлению, которое всегда обманчиво, и, во-вторых, ждать. Дело еще только начинается, и все зависит от тысячи всевозможных случайностей. -- Как все это гадко, гадко от начала до конца, а потом все это вытащат на суд, будут копаться в этой грязи! -- Да, но ведь вы обвиняетесь в отравлении, а это -- нелепо -- А позор? Julie нервно заходила по комнат, заложив руки за спину. -- А что Сусанна?-- спросила она, останавливаясь перед Доганским.-- Она все знает? -- Да! -- Как же она отнеслась к этому известию? Да говорите же... фу, какой вы несносный человек! -- Сусанна, кажется, больше всего занята своими личными глупостями и отнеслась к делу равнодушно, даже и не равнодушно, а как-то апатично, на восточный манер. Это -- невозможная женщина! -- Могу только позавидовать ей от души в этом случае! А вы? Вы что думаете, Юрий Петрович, то-есть что думаете о себе? -- Будем ждать...
IX.
Судебное следствие повелось своим порядком, причем, конечно, привлечена была к делу масса свидетелей: и Чвоков, и Богомолов, и oncle, и Чарльз Зост, и прислуга, и капитан Пухов, и Мостовы, и Зинаида Тихоновна. Следователь по особо важным делам особенно налег на Доганскаго и не давал ему покоя новыми допросами, передопросами и очными ставками. Oncle, Бэтси и Julie были вызваны в Петербург. -- Охота из-за пустяков этакую возню подымать!-- несколько раз точно про себя повторял Доганский. Он ни в чем не изменил своего образа жизни, так же хорошо ел и пил, так же спал, так же был утонченно вежлив с женой, так же готов был разсказывать разные комичные случаи, если бы были слушатели. Квартира Доганских теперь точно была очерчена заколдованным кругом, чрез который не решался никто переступить, за исключением Покатилова и изредка появлявшагося Чарльза, который собирался уезжать в Англию, где у него была уже приготовлена невеста. Раз Покатилов особенно долго засиделся у Сусанны, а потом прошел в кабинет к Доганскому, но хозяина там не было, и Покатилов отправился в столовую. Переступив порог, Покатилов отшатнулся в ужасе назад: на столе в углу горела небольшая лампочка, а на полу лежала распростертая фигура Доганскаго. Покатилов наклонился к нему, взял его за руку, но рука была холодная и упала на пол мертвым движением, как разбитая параличом. "Вот где секрет твоей философии!-- подумал Покатилов, стараясь разглядеть посиневшее лицо Доганскаго с стиснутыми зубами.-- Да, хорошо бывает иногда кончить именно "так". К удивлению Покатилова, известие о смерти мужа произвело на Сусанну самое потрясающее впечатление, и она ни за что не хотела войти в комнату, где он лежал, и даже заперлась в своей спальне, когда явились полиция, доктор и следователь. -- Что это у него в руке?-- спрашивал следователь, указывая на судорожно сжатую левую руку. Руку разжали, и в ней оказался медальон с портретом Julie. Доганский отравился цианистым кали, что было занесено в протокол, а протокол был приобщен к делу.
-----
В день процесса подезд петербургскаго окружнаго суда был осажден тою специальною публикой, которую привлекают громкия и скандальныя дела. Особенно много было дам. В зале суда, в местах для публики, происходила настоящая давка. На скамье подсудимых фигурировали трое: Сусанна, Julie и Покатилов. Все глаза были прикованы к этим трем фигурам, одетым в черное. Сусанна и Julie старались не смотреть на публику и заметно волновались, особенно в начале процесса. Покатилов держал себя совершенно спокойно и время от времени разсматривал публику, где мелькало столько знакомых лиц. -- Вся улица собралась,-- шептал он, обращаясь к сидевшей неподвижно Сусанне. Самою интересною частью этого процесса явился допрос свидетелей, прикосновенных к делу тем или другим путем. Первым вызван был Симон Денисыч. Он вышел сгорбленный, убитый, жалкий. Перекрестные допросы прокурора и защиты об отношениях Доганскаго к его жене и дочери покрыли его лицо смертною бледностью. Да, бедный старик только сейчас понял всю бездну позора, которая окружала его. Он как-то умоляюще оглянулся назад, на публику, потом на скамью подсудимых, и наконец отказался давать ответы: он здесь потерял разом и жену и дочь. Калерия Ипполитовна выдержала характер и не поддалась на закидываемыя ей удочки. О Доганском она говорила таким простым тоном, как говорят о хороших знакомых. Капитан Пухов растерялся хуже Симона Денисыча и несколько раз принимался разсказывать о своей бухарочке, несмотря на предупреждение председателя, что это к делу не относится. Свое показание капитан кончил защитой дочери. Эти "отцы" произвели на публику самое тяжелое впечатление. За ними следовали самые важные свидетели -- Богомолов и Чвоков, которые дали самыя нелепыя показания, какия даются только умными людьми. Богомолов прямо начал с обвинительнаго тона. Особенно сильно нападал он на Сусанну и подарил публику массой самых пикантных подробностей интимной жизни Доганских. Нилушка Чвоков с своим обычным апломбом тоже напал на Сусанну, стараясь этим окольным путем возстановить собственную репутацию. Он даже впал в некоторое ожесточение и горячо высказал целый ряд нравственных принципов, чтобы показать всю безнравственность некоторых людей. -- Іуда!..-- шептал Покатилов, сжимая кулаки. После этих свидетелей публику и самих подсудимых насмешили oncle и Зинаида Тихоновна. Первый, бывая почти ежедневно у Сусанны и Julie, решительно ничего не мог сказать об их интимной жизни. Это ужасно возмутило прокурора, и он напал на oncl'я с особенным усердием. Oncle кончил тем, что вместо ответов начал глупо улыбаться и разводить руками. Зинаида Тихоновна с причитаньями и слезами все время требовала свои кровныя пять тысяч и никак не могла понять обяснений председателя, что об этом будет другое дело, и тогда это выяснится. Мансуров был не лучше oncl'я, а Инна вызывала смех своими наивностями. Чарльз Зост был в Англии, где праздновал свою свадьбу. Сусанна и Julie отказались от всяких обяснений, но Покатилов говорил много и постоянно делал вопросы свидетелям, стараясь выгородить Сусанну. Он во многих случаях жертвовал собой, чтобы спасти ее, хотя и сознавал полную безполезность этих героических усилий. Сусанна переживала свой позор как-то безучастно, и у нея только чуть вздрагивала левая бровь, когда произносилась фамилия Мороз-Доганской. Эта аристократическая фамилия давила ее, как позорное клеймо. Все громадное дело выплыло во всей своей некрасивой наготе. Вопрос об отравлении Теплоухова сошел на нет сам собой, и оправдание Julie было вне всякаго сомнения. Самую живую сенсацию в публике произвело чтение записной книжки Теплоухова, где день за дном велись все его расходы. Богомолов и Нилушка Квоков только иллюстрировали разными бытовыми подробностями эти мертвыя цифры, причем Теллоухов выставлялся несчастною жертвой мошеннической эксплоатации. Было поставлено на вид, что Сусанна эксплоатировала не одного Теплоухова, но вопрос о таинственных старичках был замят, что она вообще составляла всю душу совершившихся преступлений, и что на одном конце этой преступной эпопеи лежат два трупа, а на другом -- дело о подложном векселе, напрасно погубленная репутация молодой девушки и готовый погибнуть молодой человек. Одним словом, вся тяжесть обвинения сводилась исключительно на голову одной Сусанны. Она сама желала себе полнаго обвинения, которое избавит ее навсегда вот от этих людей, наслаждающихся ея позором. Собственно судоговорение не представляло ничего особеннаго, да и публика была уже сильно утомлена. Последнее слово говорил один Покатилов и опять старался выгородить Сусанну. Присяжные вынесли оправдательный вердикт Julie и Покатилову, а Сусанна была осуждена с лишением прав состояния на ссылку не в столь отдаленныя места Сибири.
-----
Через месяц разбиралось дело Покатилова о подложном векселе, при помощи котораго он выманил деньги у Зинаиды Тихоновны. На этот раз его осудили. Сейчас после этого в тюремной церкви происходила интересная свадьба: арестант Покатилов венчался с арестанткой Мороз-Доганской. Счастливая парочка отправилась праздновать свой медовый месяц в страну изгнания. "Да!.. их, наконец, соединила скамья подсудимых!" -- задумчиво говорил иногда oncle, когда получал письма с сибирским штемпелем. Капитан Пухов, Julie и Мостовы переехали в Москву.
1886.