VI.
Первою заботой Калерии Ипполитовны по приезде в Петербург, конечно, был костюм. Далекая провинция донашивала старыя моды. Освоившись с новыми комбинациями мод, Калерия Ипполитовна не могла воспользоваться лучшею их стороной, потому что ей было уже сорок лет. Необходимо было остановиться на некотором компромиссе, который помирил бы требования недавней красавицы с приличиями солиднаго возраста. Под разными предлогами Калерия Ипполитовна побывала у лучших модисток-француженок, выбрала себе фасон и отдала сделать несколько платьев простой русской швее, которая совсем лишена была творческаго дара в своей специальности и могла только исполнять чужия приказания. На первый раз было сделано черное шелковое платье для визитов, шерстяное осеннее для домашних приемов и т. д. Когда вопрос о костюмах пришел к благополучному концу, Калерия Ипполитовна отправилась с визитами, причем, конечно, был составлен самый точный маршрут, пересмотренный и дополненный несколько раз. От этих первых визитов зависело слишком много, чтобы отнестись к ним легко: это была настоящая военная рекогносцировка, составленная по всем правилам стратегики. Как все провинциалы, потерявшие место, Мостовы отправились прямо в Петербург с теми надеждами и расчетами, какие неизбежно являются в таких исключительных случаях. Люди, выбитые из позиции, все похожи друг на друга, несмотря на различие характеров, воспитания и общественнаго положения,-- все они как-то вдруг теряются, начинают заискивать, унижаются, жалуются, всем надоедают и кончают большею частью тем, что попадают наконец в разряд неудачников и непризнанных гениев. Замечательно то, что в этом противоестественном положении даже самые твердые душой люди теряют спасительное чувство меры и начинают думать как-то совсем по-детски, чтобы не сказать больше. Мостовы в этом случае не были исключением и тешили себя самыми несбыточными падеждами и мечтами, по пальцам пересчитывая своих петербургских знакомых и особенно людей с весом. В самом деле, князь Юклевский, барон Шебек, Андрей Евгеньич... кажется, достаточно? -- Прежде всего, конечно, к maman,-- думала вслух Калерия Ипполитовна, натягивая шведския перчатки.-- Там оставлю Юленьку и поеду дальше. Maman может быть очень полезной, если только захочет. Maman жила в собственном домике, на Васильевском острове, в восьмой линии. Это было далеконько, но, все равно, карета была нанята на целый день. Юленька, одетая в короткое фланелевое платьице, все время вопросительно посматривала на мать, предчувствуя, что совершается что-то очень важное. Это была умная девочка, не нуждавшаяся в обяснениях. -- Мама, я не люблю бабушку,-- проговорила Юленька, когда оне уже садились в извозчичью карету. -- Глупости!-- проговорила мать, слишком занятая собственными соображениями, по потом прибавила:-- отчего не любишь? -- Так... -- Ах, сколько раз я просила тебя никогда не повторять этого глупаго слова! Ты не ребенок, Юленька. -- Да она, мама, так странно улыбается и потом... все что-то шепчет про себя. Домик бабушки был всего в один этаж и казался таким маленьким среди своих четырехэтажных соседей; на улицу он выходил пятью светлыми окнами, заставленными цветами. Парадное деревянное крыльцо вело в темную переднюю, где сразу охватывало совершенно особенною, какою-то тепличною атмосферой: пахло зеленью, какими-то необыкновенными, старинными духами и чем-то таким хорошим, чем пахнет в старинных барских домах. Маленькая, уютная зала, потом такая же гостиная, столовая, спальня,-- все было разсчитано на удобства существования, и не было в доме решительно ничего, что говорило бы об экономических расчетах. Старинная, неудобная мебель, старинные ковры, старинныя драпри, старинныя картины, старинный фарфор в горках, две старых собачки-крысоловки, старыя канарейки на окнах, старый лакей Осип в передней, пара старых шведок в конюшне, несколько старинных экипажей в каретнике и в дополнение ко всему этому старинная бабушка Анна Григорьевна Покатилова, низенькая, немного сутуловатая, но еще очень бодрая старушка, с свежим для своих семидесяти лет лицом и живыми глазами. Бабушка любила все маленькое: ходила маленькими шажками, пила чай из маленькой китайской чашечки маленькими глотками, крестилась маленькими крестиками и даже говорила маленькими отчетливыми фразами. В разговоре она никогда не употребляла длинных слов и читала только маленькия французския книжки, походившия на молитвенники. Единственною большою вещью в доме бабушки был ея покойный муж, отставной, точно замороженный николаевский генерал, да и тот догадался рано умереть, чтобы не нарушать своим существованием гармонии бабушкина дома, который сама Анна Григорьевна называла скорлупкой. Злые языки говорили, что в свое время, когда Анна Григорьевна была в числе первых красавиц, она любила только рослых мужчин. Впрочем, в веселую минуту maman и сама не стеснялась разсказывать о своих приключениях; она пожила в свою долю и теперь говорила о себе, как о постороннем человеке. Да и из кавалеров ея времени почти никого уже но осталось в живых. -- Ах, Julie, какия у тебя громадныя ноги,-- ужаснулась старушка, наблюдая, как внучка стягивала с ног калоши.-- Я, кажется, умерла бы со страха, если бы у меня были такия калоши... -- Maman, я к вам только на минутку,-- предупредила Калерия Ипполитовна, не снимая перчаток.-- Насилу собралась сездить с визитами... Совсем отвыкла от этих церемоний. Ах, да, у нас был Роман. -- А, был... Ну что, хорош?-- оживленно заговорила Анна Григорьевна, и по ея лицу пробежала ироническая улыбка.-- Все еще великаго человека изображает из себя... да? Он сделал, mon ange, только одну непоправимую ошибку: родился немного поздно, когда все великия дела уже были сделаны. Говорила бабушка тихим певучим голоском и смеялась неслышным ядовитым смехом, разгонявшим по ея лицу целую сеть морщил; ея лицо портило отсутствие передних зубов, отчего рот совсем ввалился и подбородок подходил к загнутому орлиному носу. Нужно заметить, что бабушка нюхала табак из маленькой фишифтяной табакерки, завернутой в маленький носовой платок с маленькими метками, и от нея вечно пахло одними и теми же духами. -- Да, он какой-то такой странный, maman,-- уклончиво ответила Калерия Ипполитовна, поправляя прическу перед маленьким зеркалом.-- Его даже не поймешь хорошенько. -- Трудно, трудно понять,-- лепетала старушка, усаживая внучку на круглый диванчик в форме раковины.-- Беда в том, что он и сам-то, кажется, не понимает себя... Много нынче таких людей развелось... А вот ты сезди к Чвоковым и посмотри... Нилушка-то как шагает... да. Julie, ты берешь в рот такие большие куски... Юленька действительно только-что расположилась полакомиться из бабушкиной бонбоньерки, как бабушкино замечание заставило ее поперхнуться. -- Вот я говорила... говорила... у тебя рог будет большой, как у щуки. -- Maman, я, право, не знаю, ехать ли мне к Чирковым... Мне что-то не хочется совсем, да и я так мало была с ними знакома. -- Ах, mon ange, нельзя, совсем нельзя... Нилушка теперь сила... Может пригодиться. Я его очень уважаю... из ничего человек пошел в гору. Да... за ним все ухаживают. Бабушка торопливо сыпала коротенькими фразами и в то же время гладила внучке руки и колена и несколько раз целовала ее своими тонкими и сухими губами в затылок, что очень сконфузило Юленьку, у которой еще стояли в глазах слезы от сдержанной перхоты в горле. -- К Агнесе можешь и не ездить... и к Barbe тоже,-- предупреждала старушка. -- Оне все там заплесневели в своих канцеляриях... Oncle Nicolas из конюшни не выходит... Пожалуй, заверни к Берестовским, к Даниловым. Так все, пустой народ... Нынче другое, mon ange. Все какие-то неизвестные люди... И Бог знает, откуда они берутся? Да, чуть не забыла: ты помнишь Густомесовых? Кадет был Густомесов, еще за тобой ухаживал и часто сидел в карцере. Калерия Ипполитовна сделала движение головой в сторону дочери, но старушка совсем не желала понимать этого предупреждения и продолжала в том же духе: -- Что ж такое?.. Это в порядке вещей... Все кадеты таковы... Конечно, Julie это еще рано знать, да нынче и прежних кадет уж нет... да. Так я про Ѳедю Густомесова начала... у него в голове, не совсем, а ничего, ласковый был мальчик. Всем угождать умел, а теперь себе угодил... Пятьсот десятин на Кавказе получил да две тысячи в Уфимской губернии. Невесту богатую все ищет, пожалуй, как раз Julie дождется... -- Ах, maman... право, уж вы... -- Что же я такое сказала, mon ange?.. Julie сложена очень хорошо, а старые холостяки таких женщин любят... я знаю толк в этих вещах. -- Довольно, довольно, maman... Я сейчас уезжаю, а вы не очень тормошите без меня Юленьку. Она и то на вас жалуется... -- Вот еще какая недотрога!... Нехорошо ссориться с бабушкой, Julie... бабушку все любили... т.-е. прежде любили, конечно, когда она не была такой старухой. Калерии Ипполитовне ужасно не хотелось ехать ни к Чвоковым ни к Густомесовым: у Чвоковых она могла столкнуться носом к носу с Богомоловым, а смотреть на Ѳеденькино счастье ей было тяжело теперь в особенности, потому что когда-то давно она мечтала быть m-me Густомесовой. Но делать было нечего, приходилось покориться необходимости. -- Конечно, я, с своей стороны, постараюсь сделать все, что от меня зависит,-- говорила Анна Григорьевна, не слушая дочери,-- она привыкла, чтобы все ее слушали.-- Князь ІОклевский... барон Шебек... наконец Андрей Евгеньич, если на то пошло, помогут нам. -- А я, право, начинаю думать, maman, что никто уж нам не поможет,-- капризно заговорила Калерия Ипполитовна, хотя сама думала совсем другое,-- ей просто хотелось немного побесить maman.-- Очень нужно кому-то хлопотать за нас... Да и то сказать, maman, нынче уж везде новые люди, а у нас связи со стариками. Право, я думаю, что ничего не выйдет из наших хлопот. -- По-твоему, значит, и Андрей Евгеньич уж ничего не значит?-- прищурившись, спрашивала старушка.-- Андрей Евгеньич... а?.. "Молодые везде"... ну, это еще дудки, ma chère!, Разсердившись, Анна Григорьевна выражалась иногда чрезвычайно вульгарно, и теперь у ней на самом кончике языка висело одно такое словечко, котораго нет ни в одном академическом словаре, но присутствие внучки и умоляющий жест Калерии Ипполитовны во-время удержали расходившуюся старушку. -- А Ѳедька Густомесов, по-твоему, через кого жить пошел?-- заговорила Анна Григорьевна, сверкая глазами.-- А Берестовские? А Даниловы как примазались к золотому департаменту... а?.. Ну, ну, ну?.. Молодые! Что молодые значат, когда Андрею Евгеньичу стоит только плюнуть, и все будет по-его? Молодые-то, которые поумнее, как ухаживают за Андреем-то Евгеньичем... да!.. -- Maman, на что же вы сердитесь?-- говорила Калерия Ипполитовна, делая вид, что не понимает причин волнения maman.-- Я разве оспариваю ваше мнение, я только про себя говорю... Ведь вы сами же в прошлый раз говорили мне, что Андрей Евгеньич все реже ездит к вам, ну, я поэтому и сказала. -- Что же из этого, что Андрей Евгеньич реже стал ездить ко мне?-- кипятилась старушка, начиная бегать по комнате маленькими шажками, точно она каталась по полу, как пружинная куколка.-- Очень понятно: кому приятно ездить к старухам-то? Была моложе, тогда Апдрей Евгеньич часто ездил... А теперь я состарилась, очень понятно, что Андрей Евгеньич ездит туда, где есть молодыя да хорошенькия... о, он еще бедовый!.. А вот ты угадай, куда он ездит нынче, молодец будешь. -- Где же мне, maman, угадать, когда я и старых-то знакомых перезабыла? Анна Григорьевна посмотрела на дочь своими прищуренными глазками и тихо произнесла всего только одно французское слово, которое почти укололо иглой Калерию Ипполитовну и заставило с ужасом оглянуться на Юленьку. -- Maman, это уж слишком, наконец,-- вспылила Калерия Ипполитовна, побледнев.-- Вы забываетесь... наконец мы не одне здесь. -- Э, пустяки... я в Юленькины-то года и не такия слова знала, ma chère, да ничего, как видишь, не умерла. Да и ты их от того же Андрея Евгеньича тоже, я полагаю, слыхала не раз. -- То Андрей Евгеньич, а то вы, maman. -- Ну, ну, будет, сама виновата, затем поджигаешь,-- торопливо говорила Анна Григорьевна, стараясь принять добродушный, улыбающийся вид.-- Очень я вспыльчива была, да и теперь не могу отвыкнуть от этой дурной замашки... Ну, тебе пора, а мы тут с Julie постараемся повеселее провести время. Да, моя кошечка? Юленька вопросительно смотрела на мать и неопределенно улыбнулась, когда та сделала сердитое лицо.