VII.
К кому первому ехать? Этот вопрос немного затруднил Калерию Ипполитовну, и она еще раз перебрала в уме захваченные у тетки адреса знакомых. -- Конечно, к Берестовским сначала,-- решила она вслух и громко сказала кучеру:-- В первую линию! Карета с грохотом покатилась к Среднему проспекту, а Калерия Ипполитовна тяжело перевела дух и даже закрыла глаза. Против собственнаго желания она разсердилась на maman. Нужно было успокоиться, а то Калерия Ипполитовна чувствовала, что у ней на лице выступили красныя пятна. Нехорошо в таком виде явиться в чужой дом, хотя сегодняшние визиты имели значение только рекогносцировки, чтобы собрать некоторыя справки и вообще произвести предварительныя разведки. "Теперь еще рано и дома одне бабы,-- думала про себя Калерия Ипполитовна, равнодушно глядя на мелькавшие по сторонам дома.-- От Берестовских надо ехать к Даниловым... Нет, Даниловы живут где-то на Литейной. Лучше сначала заехать к Чвоковым в Галерную, от Чвоковых на Гороховую к Густомесовым, а после всех уже к Даниловым". Петербурга Калерия Ипполитовна еще не забыла и, взглянув на адрес кого-нибудь из своих знакомых, могла безошибочно определить вперед общественное положение семьи, размеры средств, круг знакомства и даже количество детей. Васильевский остров служил приютом артистов, ученых и иностранных негоциантов, на Литейной жили чиновники покрупнее и военные, громадный крест, составлявшийся из Большой Садовой и Гороховой, кипел торговлей, на Владимирской и Казанской улицах жались ремесленники и мелкие торговцы. Другия улицы, а тем более окраины совсем не интересовали Калерию Ипполитовну, как и Невский, который превратился в какой-то сплошной магазин, вернее -- громадный пассаж. В таких архиаристократических улицах, как Миллионная, Английская набережная, Большая Морская, Галерная и Сергиевская, пока было нечего делать. -- Ах, да, ведь Чвоковы живут в Галерной,-- вслух проговорила Калерия Ипполитовна.-- Значит, действительно они пошли сильно в гору... да. Ведь вот везет же людям счастье!.. А раньше Чвоковы жили где-то на Песках, кажется, в Слоновой улице. С Машенькой Чвоковой я училась вместе в институте... Бедняжка, она из-за своего кривого бока так и осталась Христовою невестой. Берестовские занимали большую квартиру в бельэтаже шестиэтажнаго дома. Швейцар выбежал отворить дверцу кареты и почтительно вытянулся, когда Калерия Ипполитовна начала подниматься по лестнице. Дома была одна старуха Елена Петровна, которая сначала не узнала гостьи, а потом расцеловала ее. -- Нет, не узнать... Неужели это вы, Калерия Ипполитовна?-- удивлялась бойкая и живая старушка, отходя несколько в сторону, чтобы издали лучше разсмотреть гостью.-- Давно ли, подумаешь, вы замуж успели выскочить. Как сейчас помню... Ах, как я рада за Анну Григорьевну: она так часто вспоминала вас. Давно ли вы в институте с Сашей моей учились... а? -- Как видите, я успела совсем состариться,-- с улыбкой отвечала Калерия Инполитовна, не снимая перчаток.-- Дочь-невесту привезла... -- Скажите!.. Нет, вы шутите... А у нас, как на зло, никого сегодня дома нет: муж, знаете, вечно корпит в своей опеке, Саша уехала к сестре, внучки разбрелись по гимназиям... Ох, у меня с этими внучками забот полон рот. Да пожалуйте... Я сейчас велю приготовить кофе. -- Нет, благодарю вас. Я к вам на одну минутку, а кофе я пила у maman... За двадцать лет Елена Павловна совсем успела состариться, но лицо у ней осталось такое же доброе, и улыбалась она, попрежнему, такою хорошею улыбкой. Болтая с этою милою старушкой, Калерия Ипполитовна успела в тонкостях разсмотреть обстановку квартиры, что для нея имело большое значение. По-чиновничьи Берестовские жили очень хорошо, тысяч на восемь, и обстановка у них была богатая, но опытный глаз Калерии Ипполитовны сразу определил, что ей здесь делать нечего: это была мертвая чиновничья обстановка, слишком хорошо ей знакомая, и пока этого было достаточно. -- Как жаль, право, что Саши нет дома,-- повторяла Елена Петровна среди обыкновенной болтовни.-- Она будет так жалеть... Ведь вы вместе с ней из института тогда вышли и Машенька Чвокова... Да позвольте, я пошлю за Сашей? -- Нет, я лучше в другой раз заеду к вам. -- А вы надолго к нам в Петербург приехали? -- Как вам сказать? Хорошенько и сами не знаем. Муж оставил службу на заводах Теплоухова... -- Что вы?.. Да как же это так?.. А ведь он, говорят, получал там до тридцати тысяч? -- Нет, всего двенадцать. Собственно говоря, и жалеть об этом месте нечего: Теплоухов не-сегодня-завтра ликвидирует дела... Мужу предлагают место на Урале и жалованья больше, но, знаете, у нас дочь на руках: ей нужно дать воспитание, а потом и самим необходимо освежиться немного. -- Да, конечно,-- прищурив глаза, соглашалась старушка.-- Помилуйте, что же за неволя похоронить себя Бог знает где! Калерии Ипполитовне показалось, что и лицо у Елены Петровны как-то изменилось и голос сделался фальшивый: старушка не верила своей гостье и, вероятно, заподозрела жалкую истину. -- Извините, я тороплюсь, Елена Петровна,-- заговорила Калерия Ипполитовна.-- Пока я не приглашаю к себе, потому что мы остановились в номерах... Поцелуйте за меня Сашу. Так жаль, что мы не встретились... -- Да, да... Так жаль, так жаль!-- повторяла Елена Петровна, провожая гостью в переднюю. "Эта старушонка или уж очень ловко притворяется, что ничего не знает,-- думала Калерия Ипполитовна, когда сидела опять в карете,-- или... Да нет, конечно, знает всю историю с Сусанной и все остальное!.. Удивляюсь, что ьто за фантазия была у maman посылать меня к этим Берестовским! Только даром время теряю... Чиновники и больше ничего. Мелюзга какая-то". Одним словом, это было совсем не то, что было нужно Калерии Ипполитовне. Она еще раз припомнила обстановку Берестовских и невольно сравнила с тем, что осталось там, в Заозерских заводах. 'Это воспоминание кольнуло ее. А зачем она лгала пред этою старухой? Ведь это было совсем лишнее, притом не-сегодня-завтра все будет известно и Берестовским, и Даниловым, и Густомесовым. Чвоковы были дома. Они занимали великолепную квартиру, которая делилась на две половины: в одной жил сам Нилушка, а в другой -- его мать с дочерью. Кривобокая Машенька показалась Калерии Ипполитовне совсем старухой. Институтския подруги встретились довольно сухо, хотя старушка Чвокова старалась изо всех сил быть любезной. Обстановка их половины не оставляла желать ничего лучшаго,-- все было такое массивное, дорогое, сделанное на заказ. И одеты были Чвоковы с тою дорогою простотой, как могут одеваться только очень богатые люди. "Эк, как их раздувает!-- невольно подумала Калерия Ипполитовна, прикидывая в уме стоимость чвоковской обстановки.-- Вот эти живут широко". Продолжалась та же болтовня, что и у Елены Петровны, и Калерия Ипполитовна повторяла без запинки ту же ложь. Но Чвоковым, очевидно, было все равно: они мало интересовались чужими делами. -- Как у вас хорошо все,-- льстила Калерия Ипполитовна, обводя глазами уютную маленькую гостиную, с шелковою мебелью и такими же драпировками.-- Ты счастливая, Машенька, не знаешь этих вечных хлопот, забот и дрязг, от которых у нас, замужних женщин, голова идет кругом... -- Да...-- неопределенно говорила Машенька, поднимая на гостью свои потухавшие серые глаза. У бедной девушки только и были красивыми одни глаза, да и те умирали; лицо пожелтело и было покрыто преждевременными морщинами. -- Ах, я слышала, какие успехи делает твой брат!-- не унималась Калерия Ипполитовна, закатывая глаза.-- Все говорят... -- Много лишняго говорят,-- прибавила старушка Чвокова, очень полная особа, с самым вульгарным лицом. Чвоковы приняли довольно сухо Калерию Ипполитовну, и она утихала от них недовольная. Вообще что-то не ладилось, и у Калерии Ипполитовны даже заболела голова. Густомесовых не было дома. Это было даже хорошо. Калерия Ипполитовна хотела уже ехать домой, как вспомнила про дядю Николая Григорьевича и, высунув голову в окно кареты, проговорила: -- К Египетскому мосту. Николай Григорьевич Передников, родной брат Анны Григорьевны, составлял гордость фамилии, потому что именно он должен был занять видный пост при министерстве. В последнем все были так уверены, что даже многолетния неудачи oncl'я не могли поколебать фамильнаго доверия к провиденциальному назначению Николая Григорьича, который пока перебивался при каких-то благотворительных учреждениях в какой-то должности без названия. У него были сильныя связи. В ожидании виднаго поста, oncle все свои средства заколачивал в лошадей. -- Oncle может быть очень полезен,-- соображала Калерия Ипполитовна.-- Во-первых, он все и всех знает, во-вторых, через него можно приткнуть Симона в какой-нибудь комитет, наконец я могу записаться в члены благотворительных обществ. Калерии Ипполитовне отворил усатый вахмистр, исполнявший должность берейтора и швейцара; oncle Николай Григорьич был, конечно, в конюшне. Пока вахмистр бегал за ним, Калерия Ипполитовна могла еще раз убедиться в той печальной истине, что oncle был решительно неисправим, и все у него в квартире было то же: тот же отчаянный холостой безпорядок, что-то такое подозрительное во всей обстановке, так что Калерия Ипполитовна никогда не решилась бы заглянуть за портьеру следующей комнаты. -- А, это ты, Леренька,-- грудным басом проговорил oncle таким тоном, точно они вчера разстались.-- Здравствуй, милочка... Ого, да как ты постарела! Oncle всегда любил бойкую племянницу и теперь с искренним сожалением покачал своею острижешиою под гребенку, седою, но все еще красивою головой, с выгнутою красною шеей и прямым затылком, как у всех отставных военных. Николаю Григорьевичу было за пятьдесят, но в своей английской куртке, с голою могучею шеей, он был еще настоящим молодцом; небольшие, темные, безцветные глаза смотрели, как всегда, добродушно и весело, гладко выбритое лицо даже лоснилось здоровым румянцем, брови и подстриженные усы oncle подкрашивал каким-то черным снадобьем, и они имели у него такой вид, точно были наклеены. -- Ты уж меня извини, Леренька,-- извинялся oncle, расцеловав племянницу из щеки в щеку такими звонкими поцелуями, что у Калерии Ипполитовны даже в ушах зазвенело.-- я сейчас был в конюшне, у меня там такая есть штучка... Д-да-с, на приз готовлю к зиме. Да ты что же это не садишься... а?.. Вот сюда... я ведь тебя на колена к себе сажал не Бог знает как давно. Ну что, успела уже облететь всех? -- Нет, была только у maman, а потом почти нигде... К Берестовским заезжала, потом к Чвоковым, была у Густомесовых. -- Уж и нашла к кому ехать. Ну, еще к Чвоковым следовало наведаться, а то Берестовские, Густомесовы!.. Это тебя maman подвела? Ха-ха... Прием дяди сначала немного смутил Калерию Ипполитовну, его откровенное сожаление о ея старости даже заставило ее покраснеть, но потом она как-то вдруг почувствовала себя необыкновенно легко, легко, как у себя дома, даже легче, чем дома. С oncl'ем она могла поговорить по душе, как ни с кем другим, хотя сам по себе он был безполезный человек во всех отношениях. Она испытывала теперь жгучую потребность с кем-нибудь поделиться всем, что у нея наболело на душе. Сняв шляпу и поместившись на громадный диван, какие бывают только у старых холостяков, Калерия Ипполитовна с особенным удовольствием еще раз оглянула знакомую обстановку -- пустую гостиную, в которой теперь сидела, и кабинет, отделенный широкою аркой. Этот кабинет maman называла кузницей: так он был загроможден разным хламом. -- Я тебя даже кофе угощу,-- говорил oncle, шагая по комнате своими тяжелыми шагами.-- А пока ты мне разскажешь о себе... да?.. Вижу, вижу, что у тебя накипело. Уж моя судьба такая, чтобы быть поверенным в семейных делах. Ей-Богу, не лгу... ко мне многия дамы обращаются чуть не с исповедью, потому что рожа у меня добродушная. Впрочем, это к тебе, Леренька, не относится; ты у меня на особом счету всегда была... Ах, да, а что Симон? Виноват, я не спросил даже, давно ли ты приехала сюда и так далее... Ты уж, пожалуйста, сама разсказывай, а потом я тебе свое разскажу... Вот и кофе. Смазливая горничная внесла на серебряном подносе серебряный кофейник и две чашки: onclе всегда сам варил кофе и любил похвастаться своим искусством. Горпичная поставила поднос на стол и, скромно опустив глаза, вышла из комнаты; она чувствовала на себе пытливый и презрительный взгляд гостьи и вся раскраснелась. Oncle тоже немного смутился и с особенным усердием принялся за свою специальность. Чтобы выручить старика из неловкаго положения, Калерия Ипполитовна подробно принялась разсказывать свою историю, по Николай Григорыич прервал ея разсказ на половине. -- Да ведь я же знаю остальное, Лерепька,-- говорил он, разливая чашки.-- И все другие знают, кроме, может-быть, Романа, который вообще нашими семейными делами мало интересуется... А что maman? -- По обыкновению... не поймешь ее. Однако что же ты знаешь? -- Да решительно все... Я "ей" недавно лошадь выбрал под дамское седло, ну, и Богомолов там, конечно, и Пилужка. Вообще, должен тебе сказать, твоя игра совсем проиграна, Леренька, т.-е. проиграна для теплоуховских заводов. Ты, конечно, не виновата, что твой Симон глуп, но ты и не права... Ведь в твоих руках была эта Сусанна Антоновна, и ты не умела ею воспользоваться, а она чертовски хороша и сразу так себя поставила здесь... То-есть я понимаю, что ее поставил так муж, Мороз-Доганский, но этого еще мало: у нея есть выдержка, есть кровь. Ее сразу заметили. Да вот, недалеко ходить, прочитай фельетон Романа, он ее мастерски описал... у Романа великолепный слог, когда он в ударе. Жаль только, что все ему не везет, не может он выбиться в настоящие люди, как Нилушка... У меня этот и номер "Искорок" есть, нарочно купил, чтобы Сусанне Антоновне показать при случае. Калерия Ипполитовна развернула номер "Искорок" и начала разсматривать фельетон, но oncle указал ей на хронику, где было описание последних скачек в Царском Селе, причем больше говорилось о публике, чем о лошадях. "На скачках был весь Петербург,-- читал oncle через плечо Калерии Ипполитовны,-- и мы с особенным удовольствием отмечаем появление на нашем бедном северном небе новой яркой звездочки -- это типичная красавица М.-Д--ая, которая своим присутствием оживляет однообразную толпу наших спортсменов..." Дальше следовало описание костюма "звездочки". -- Что же тут особеннаго?-- удивилась Калерия Ипполитовна, машинально просматривая хронику "Искорок" дальше.-- Сейчас за описанием скачек следует известие о юнкере, который на пари сел десять порций мороженаго и умер перед скачками; известие о необыкновенной болезни, которая появилась в Саратове -- икота женщин; ниже -- какая-то непонятная сплетня и т. д. Вообще попасть в соседство с обевшимся юнкером и саратовскою икотой не особенная честь... -- Ты ошибаешься, Леренька; известность в некоторых положениях -- это все, громадный капитал, а особенно для хорошенькой женщины. Люди уж так устроены, что им нужно известное имя... Посмотри хоть на актеров или на актрис: чуть-чуть смазливая рожица появляется на подмостках, и сейчас все в восторге, а в то же время совершенно равнодушно проходят мимо женщин и мужчин, которые в десять раз красивее. Известность, даже сомнительная, в тысячу раз лучше самой благородной неизвестности, поэтому ничего так и не добиваются, как этой известности. -- Но ведь такая известность может довести Бог знает до чего, и я никогда не желала бы быть на месте Сусанны... Для порядочной женщины оскорбление, когда о ней начнут трактовать в уличной газете, как о какой-нибудь скаковой лошади. Сегодня описывают "звездочку", завтра будут описывать твою горничную. Oncle только пожал плечами. -- Леренька, ты напрасно так волнуешься,-- заговорил Николай Григорьич, допивая свою чашку.-- Мы, кажется, немножко не понимаем друг друга: ведь за двадцать лет много воды утекло... -- Ты, кажется, хочешь говорить о моей старости? -- Нет, о другом... Видишь ли, теперь совсем другое время и другие люди, так что многое, пожалуй, и понять трудно. Мы с тобой -- люди отжившие, на сцене новые герои и героини. Прежде, когда ты уехала из Петербурга, только было и света в окне, что помещики, чиновники да военные, а нынче все это осталось в стороне, как наша maman или я... Все эти чиновныя семьи, которыя еще так недавно гремели в Петербурге, теперь за штатом. Конечно, есть свои исключения, как везде. Берестовские приклеились к опеке, Даниловы жмутся к золотопромышленникам... да мало ли есть таких исключений... Главное, прежняго чиновничьяго духа не стало: чуть человек поталантливее и побойчее -- сейчас бежать из коронной службы, потому что на частной больше заработаешь. Если некоторые чиновники рвут куши, как Ѳеденька Густомесов, то ведь не у всякаго еще душа повернется, Леренька, на всякую пакость. Ежели разобрать, так все эти наши старые знакомые, у которых ты сейчас была и которым даже, может-быть, позавидовала в душе,-- все они существуют, так сказать, нелегальными средствами... да! Не люблю я про других дурно говорить, а тебе должен сказать, чтобы ты скорее освоилась со своим новым положением. А вот другое дело взять того же Нилушку: этот у живого дела стоит и тоже получил известность. -- Тебя послушать, так нам только и остается, что лечь да умереть,-- заметила Калерия Ипполитовна с плохо сдержанною досадою. -- Пожалуй, и так, Леренька... Что делать?.. Теперь нужно пристраиваться к банкам, к железным дорогам, к разным акционерным компаниям или уходить в глушь: в Сибирь, на Кавказ, в Туркестан, где еще можно спокойно дожить век. Вот Сусанна Антоновна избрала благую часть: это, Леренька, настоящий делец, да еще какой делец... Дайте время, она на Теплоухова и смотреть не станет, а что касается репутации, так ведь это же вещь условная: у Сусанны будет свое и самое отборное общество, потому что она умеет себя держать. Это не кокотка, не содержанка, а совершенно новое явление, которому даже не приберешь и названия... Вот maman скорее тебя раскусила дело и просто в восторге от Сусанны и даже хотела с ней познакомиться. -- Жалею, что я не могу быть другой, чем я есть,-- сухо проговорила Калерия Ипполитовна, подымаясь с дивана. -- Ты, пожалуйста, не обижайся, Леренька,-- оправдывался oncle, загораживая дорогу гостье.-- Заходи потолковать... Кстати, где вы остановились? -- Я тебя сейчас не приглашаю, oncle, потому что мы остановились в отеле "Дагмар" и занимаем какую-то конуру,-- говорила уже спокойным тоном Калерия Ипполитовна, патягивая перчатку.-- Роман обещал найти квартиру... кажется, chambres garnies, ну, тогда и приходи. -- А что твой Симон? Ты мне о нем ни слова не сказала. Калерия Ипполитовна только пожала плечами, как доктор, котораго спросили о безнадежном больном. -- Погоди, мы его пристроим куда-нибудь к банк или на железную дорогу. -- Да ведь он горный инженер по специальности! -- А это решительно все равно, хоть будь акушер или мозольный оператор,-- мы пустим его в ход. Я тоже ведь подумываю пристегнуть себя к этим дельцам... честное слово!..