Прежде чем опустить лесину, он посветил в провал фонариком. Тот до дна не добил. Иван сбегал до дома, схватил какой-то шнурок и, обвязав им карманный фонарик, спустил в трубу. Фонарик качался в ней, как язык колокола, и глухо отбивал недовольство. Свет всё же достал до низа, где на подстилке из гнилых листьев, в воде, среди бугристой ржавчины, сжался бурундучок. С виду он был цел, и Иван поспешил опустить к нему лесенку. Теперь она шла легче, хотя к концу её опять пришлось продавливать. И снова раздалась удивлённая трель.
Утром Ивана выцепили прямо за оградой.
– Ну здравствуй, юнат, – мужик помахал обломком жердины, – давай знакомиться. Тебя как зовут? Меня Коля.
– Иван...
– В общем, сидит твой хомяк, попискивает, – улыбнулся Николай, – но ты вот лучше скажи мне, Ваня, ты что, ебобо? Я тебе русским языком говорил, куда эту палку засуну? Или ты этого и хотел, да?
Коля был крупнее, старше и к тому же с палкой – в таких ситуациях аргументы обычно не действуют. К лицу его уже приливала кипучая мужицкая жидкость, и даже уши побагровели.
– А вам что, бурундука не жалко? Он же умрёт там.
– Мне? Жалко. Мне вообще всех жалко! Всех люблю, спать не могу. А ты? Ты, Ваня, всех любишь? Свинюшек там? Петушков?
Иван понял, куда клонит собеседник и пожал плечами:
– Ну ем я мясо, и что? Это другое...
– Нет, Ванечка. Не другое. Это то же самое. Значит, куриц тебе всяких не жалко, дошик себе, значит, с коровой завариваешь, а за хомяка жопу рвёшь?
– Слушайте, что вы вообще раскричались? Вам-то что? Я что-то у вас украл, что ли? Или поцарапал? Я даже к вам пришёл, предупредил заранее. Любой нормальный человек просто бы кивнул, помог бы. Какая вам вообще разница, торчит из забора палка или нет? Вам, блин, соловьи спать не мешают?
– Какие соловьи, что ты несёшь вообще! – Николай взмахнул увесистым обломком, – Если бы ты мне забор поломал, я бы тебя вообще убил.
– Ну я и вижу, что с вами не в порядке всё, – голос Ивана окреп, – вы из-за палки в заборе пришли к пацану разбираться, который вас в два раза младше. Это вообще нормально? Может, вы и в песочницу проблемы решать ходите?
Иван ждал удара, но Николай стиснул плотные губы. Кровь отхлынула. Грузная фигура перестала раскачиваться и окаменела.
– Бурундук на моих глазах туда упал, – заговорил Иван, – испугался меня, побежал по забору и рухнул. Пискнуть только успел. Я его должен вытащить, понимаете? Он же там будет сидеть, пока от голода не умрёт. Представьте, как это: оказаться в узкой сырой тюрьме и свет видеть над собой, и рваться к нему, стены царапать, но соскальзывать вниз. А хуже всего, что рядом люди ходят, смеются, и никто даже не знает, что ты в ловушке, и тебе из неё не выбраться – ведь кто будет в какой-то там столб заглядывать?
Николай слушал молча. Затем спросил без издёвки, примиряюще:
– Книжки любишь читать, да?
– Люблю, – пылко ответил Иван, – что плохого?
– Да ничего, я в детстве тоже любил, – Николай отбросил палку в кусты, – ладно, пойдём. Только жлыгу прихвати. А то у меня нет такой.
Когда новую жердь пропихнули в столб, Иван спросил:
– Почему вы передумали?
– Давай на ты, а? – покривился Коля, – Как-то вот знаешь, ты так сказал, что я задумался. Я там по-молодости... в общем, неважно. Просто проняло это вот: когда сидишь один, помощи ждёшь, а никто не знает, что она нужна. И не выбраться.
Иван уже собирался уходить, когда из дома вышла недовольная женщина:
– Коль, а это вот долго торчать будет?
Она указала пальчиком на высовывающиеся из столбца рогообразные сучья – другой палки у Ивана не нашлось.
– Сколько надо, столько и будет торчать, – огрызнулся Николай.
– Ко-ля́, – по слогам пропела женщина, – ты помнишь, кто к нам завтра приезжает? Папины, между прочим, друзья. Я неделю красоту наводила. Забор губкой отшоркала. Так что убери это. Немедленно.
– Как вылезет – уберу, – буркнул Коля, а затем спохватился, – Слушай, Маш, отсыпь крупы какой-нить, а? Ну там гречечки. Мы с Ваньком зверя покормим. Он там голодный, наверное.
Женщина уставилась на мужа так же недоумённо, как он смотрел на Ивана, когда тот сказал о соловьях.
– Ко-ля́... – начала она.
– Ладно, сам найду! – мужик раздражённо потопал в дом, и Мария крикнула ему в спину, – Гречи нет!
Николай вернулся с начатой пачкой бурого длиннозёрного риса.
– Совершенство традиций, – торжественно прочитал он и щедро втормошил в столб.