Кто-то невидимый всплеснул, отразившись от живой воды:
- Мы пришли за ним. Мы пришли за братом…
* * *
Прервав своё занятие… (найти чего-то занимательного в невидимой декорации трудно), крохотный малыш- херувим (в перевернутой трубе) трижды отразившись в роднике, встрепенулся и махнул за собой другим малышам: брат уже заждался!
Крошечные человечики, распрямляясь во весь свой пигмейский рост, продолжали барабанить слившимися в бесконечном мелькании палочками, и плотными рядами двинулись к Ильичу, сжимая полукруг.
- Нет! – выкрикнул Владимир Ильич, пятясь от одинаковости наступающих. – Вы меня не так поняли! Я совсем не этого хотел, не об этом думал…
- Свободы ради жизни! Избавления от мук и страданий каждого из завтрашнего дня!!! – бились о крышки барабанов заветные клин-палочки-часы, постепенно находя ту точку в глубине пустоты, где медленно но верно, колесо Дракона начинало Клинить, высвобождая ускоритель роста души и призывая идти без конца под этот гимн любви к мировому единству: искать Начало, восстанавливать законы Вселенной, творить нечто высшее, пробуждать вечное и, не нарушая уровня вод, согревать ледники.
Барабанные палочки всё бились и бились о колесо Дракона… а из-за спины Ильича, перекрывая скрип стволов и хлестание веток, кто-то постанывал странно знакомыми голосами…
* * * * *
Уловив взволнованные движения в шевелящихся кустах, Мстислав Цветоед вытянул вперёд руки и ринулся туда! Остановившись достаточно близко, чтобы можно было наблюдать, но не настолько, чтобы его заметили, он воткнул свой “носовой шип” в разлапистые, пышущие влагой ветки.
Там, из-под раздвинутых лап кустарника, ещё раз тоненько простонали. И обожающий подглядывать Цветоед, потеряв ориентацию в сетке сплетённых ветвей, перекрыл этот звук своим мерным, ритмичным сопением.
Феликс Цапл всеми органами чувств; ощущал чужой взгляд… Истерическое присутствие постороннего не позволяло ему углубиться в творчество «Камасутры». В позе ласкового вампира (уткнувшись в кромку гамака), он скривил на сторону рот:
- Пора будить Герцена — подумал Чернышевский, доставая (и достав!) рассол, — как дрючком по голове огрел затаившегося Цветоеда его голос. — Схожу за пивом пенистым! Что ещё принести тебе?!! — исступлённый Феликс негодующе смотрел в сторону подглядывающего (из-за призрачно-защитной линии кустарника) вуайериста. — Водку?
Затрещали кусты, как будто ломится кабан…
– Я слышал тут стоны, крики… Дай, думаю, поучаствую! – пилил девушку глазами Мстислав с видом консультанта-сексолога.
- Гениальные идеи приходят в голову неожиданно?? – в попыхах Цапл накинул живую лиану на девушку.
- …Не только в голову, - раскачивал лёгкую лиану сексолог Мстислав, распространяя запахи.
- Если будешь курить, дай мне откусить кончик, а то очень хочется что-то откусить тебе! – взвился Цапл, коверкая родной язык… - Гдлян-гдлян-передреблян!
- …Я буду ждать яиц, — с ленивой волоокостью картинно возлежала в гамаке Елелия, как дичь на блюде, — и некрофиле страусиное: будет омлет с мертвечиной! Намёк понятен? Никакой водки! – взмахнула каштановым локоном она.
Она дарила мне розы,
Шевелила губами, -
напевал Цапл. Затем с сомнением порассматривав туфлю…за чем-то даже понюхал солёную подкладку. (Это были её туфли!) И исчез.
Замещая блеск его кожи, бил в глаза назойливо сверлящий луч…
Сквозь щель между ветками и стволом фиги, неплотно задёрнутую шторой листвы, Мстислав Цветоед упирался глазами в розу… “А вас, Штирлиц, я попрошу раздеться,” – будто говорила она. “Нет, я не разденусь, а то у меня печальный будет вид… не на лицо, конечно.” “А чем отличается лицо?” “Оно жёстче”. “Да… у тебя критические дни: себя критикуешь! Я прерву их слабые места”… “Рядом с розой и ворона хочет щёлкать соловьём!”
Вернувшись к девушке, яйценосный Цапл угрожающе шмыгнул птичьим носом и решительно сбросил ботинки… Елелия с видом обречённости заметалась в люльке.Феликс уткнулся в нее твёрдым “шипом” и, не жалея нежный орган обоняния, нещадно его вдавливая, проворачивая, сминая и вворачивая, целовал, целовал, целовал… по-украински нашёптывая самое ласковое, что когда- либо слышал в своём народе… На родном языке слова эти звучали более свято и потаённо, чем по-русски и не менее полнозвучно: “серденько“, “люба”, “кохана”.
В узкой норе между корнями дерева – дерева, которое чуть не упало, когда Цапл совершал посадку в гамак, спряталось “нечто”. Оно задвигалось: то пряталось, то выползало, но не могло никого испугать, так как трава была достаточно густа и высока…