Мать Фаузии по характеру была женщиной крутой и горячей. Жизнь обходилась с ней жестоко, да и остаться в таком возрасте вдовой с тремя малолетними детьми… Сгоряча она крикнула поселенцам: «А ну, выметайтесь из моего дома!». Новая хозяйка была сотрудницей райсобеса и сразу же с криком и плачем побежала к своему начальству. Пришли люди из правления колхоза, из сельсовета. Конфликт уладили, хоть и не без труда, и семья Бикметовых вновь поселилась в своем доме.
А уже в конце июня началась война. Немало горюшка хлебнул советский народ, в том числе и бузовьязовцы, мои земляки. Мужчины ушли на фронт, в селе остались женщины, старушки, подростки да дети…
…Я подошел к знакомой калитке, ласково поздоровался с подругой моей мамы, присел рядышком.
– Ой, Айрат-улым, – тихим голосом произнесла она, – приехал родные края навестить? От городской жизни немного передохнуть?
– Да, Фаузия-апа, – ответил я. – Когда на душе становится тяжко, меня зовут к себе Бузовьязы и отчий дом. Приеду сюда, успокоюсь немного – и опять за работу.
– Работа, конечно, красит человека, но и отдыхать тоже надо. Мы вот с твоей матерью немало на своем веку всяких дел перелопатили. Днем на казенной службе, а ранним утром да поздним вечером у себя хозяйство поднимали.
Она на какое-то время замолчала, загрустила о чем-то. Гляжу, на ресницах ее блеснули слезы.
– С твоей мамой, подружкой моей незабвенной, мы познакомились еще в нашем голодном детстве. Больно уж ситуация тогда выдалась тяжелой и неприятной. На окраине села у нас был колхозный ток. Зерно подсыхало там на солнышке, а потом его грузили в телеги и увозили сдавать государству. Однажды вдвоем с соседской девочкой Фанилей мы пошли туда, чтобы подмести площадку тока. Пришли к колхозным амбарам, а там уже с веником в руках орудовала какая-то маленькая девочка из Тукая. Помню, у нее была большая коса, свисающая до пояса. Это была твоя мама Магдания.
Мы подмели ток и всю пыль вместе с зернами ссыпали в холщовый мешок. Когда мы втроем шли домой, нас нагнал милиционер Зайни. Он подлетел к нам, выхватил тяжелый мешок из рук. Ругаясь и матерясь, сопроводил всю троицу в милицию. Тут же на нас составили протокол, будто бы мы украли с тока зерно. Нас заперли в какую-то кутузку. Три ночи и три дня мы просидели там. Порой нервы не выдерживали, и мы начинали громко рыдать. За дощатой переборкой в такой же кутузке сидели двое мужчин. Мы узнали их по голосу – это были наши сельчане Муслим-агай и Важан-агай. Через стенку они успокаивали нас – мол, вы еще маленькие, не плачьте, не бойтесь, вас они не могут посадить.
Действительно, на третьи сутки нас вывели из кутузки, завели в милицейский кабинет, чтобы подписать протокол допроса. Слышим, как уборщица говорит начальнику милиции: «Да отпусти ты детей, ведь в мешке одна пыль, третий день полы отмыть не могу». И нас отпустили… Так что суровость тех лет мы ощутили на своей шкуре, хоть и коснулась она нас лишь краешком. Вот так, Айрат-улым, мы и познакомились с твоей мамой. На всю жизнь подругами стали…
…Я слушал рассказ Фаузии-апы и думал о том, что трудами и заботами таких вот простых женщин, как она, как моя мама, держится и будет держаться мир…
Чуткие руки целительницы
Улица имени К. Маркса – небольшая, всего-то 15 дворов. Но тем она и славится, что живут здесь люди заметные, фамилии многих из них известны далеко за пределами села. К ним вполне резонно можно отнести местную знаменитость Разиму Хамматдиновну Канбекову.
Было ей всего три месяца от роду, когда умер отец. А случилось это так. Хамматдин-абый возил зерно на бричке. Однажды по дороге с поля сорвалось с оси колесо. Он отыскал валяющуюся слегу, поддел ее под угол повозки, уперся плечом, но удержать не сумел. Придавило его к земле – ни пошевелиться, ни крикнуть на помощь не мог. Потерял сознание. Возвращавшиеся с поля колхозники еле-еле вытащили Хамматдина из-под повозки и чуть живого привезли домой. Ночь простонал бедняга, а наутро умер. Брату Разимы Мидхату было тогда всего три года. Их мать Гафура осталась вдовой в 24 года.
В семь лет Разима пошла в первый класс, но учиться пришлось урывками – после окончания первого класса у ее матери не нашлось денег, чтобы оплатить учебу. В то время (до середины пятидесятых годов) за каждого школьника родители платили по 150 рублей. А колхозники получали за свой труд не деньги, а продукты. Судьба распорядилась так, что Разиме в восьмилетием возрасте пришлось пойти на колхозную работу – веять зерно на сортоучастке за 50 грамм муки в день.