Больше года проработала Разима на сортоучастке вместе со своим братом. Заработки были настолько малы, что в скором времени Мидхат уехал в Архангельский район на лесозаготовки. В леспромхозе труд был тяжелый, мужицкий. И паренек то с пилою в руках, то с топором, увязая по пояс в снегу, валил деревья, рубил сучья. Но чаще приходилось работать на вывозе древесины к берегам речки Инзер.
В те годы агрономом сортоучастка работала Раиса Николаевна Андреева. Как-то она увидела Разиму, маленькую девчушку, на току подле хлебных амбаров, подошла к ней, по-матерински погладила по головке и сказала: «Тебе, доченька, учиться надо, а не веялку с утра до ночи крутить». И первого сентября того же года Разима пошла во второй класс.
Раиса Андреева пришла работать на сортоучасток в 1937 году. В 24 года у нее уже был диплом агронома, а впоследствии она стала директором сортоучастка. До сих пор Разима вспоминает ее добрым словом, ведь она не только благословила ее на учебу, но и выписала ей как премию целый килограмм муки.
Зимой Разима училась в школе, а все лето работала то в колхозе, то на сортоучастке. Во время войны и в послевоенные трудные годы такие люди, как ее мама Гафура и брат Мидхат, совсем еще мальчишка, были основной силой в колхозе. На их хрупких плечах лежала вся тяжесть крестьянского труда…
А однажды случилось так, что Разима почувствовала в себе некий божий дар, и не по годам сильные руки ее стали творить чудеса. Осознание собственной особенности пришло к ней, когда осенью после окончания седьмого класса ее с подругой Гадилей отправили сопровождать два грузовика с зерном на Чишминский элеватор. Разима хорошо помнит, что в то время председателем колхоза был Сайт Нурмухаметов, заместителем – Халил Абдеев, парторгом – Диваев. Как раз он сопровождал машины с зерном и вез документацию.
Трагедией могла бы обернуться для Разимы и Гадили поездка на Чишминский элеватор. Дело в том, что в лаборатории элеватора колхозное зерно забраковали из-за излишней сорности. Парторг Диваев бегал по начальникам, но, ничего не добившись, в приказном порядке велел ссыпать зерно и вместе с порожними грузовиками уехал назад. Подружки оставались караулыцицами возле груды зерна. Парторг пообещал утрясти дело и завтра же вернуться.
Холодную ночь провели девчата на элеваторе. У Гадили разболелась нога: то ли она оступилась, то ли ударилась о борт кузова автомашины. На следующий день парторг не приехал. Вторую ночь просидели девчонки на куче зерна. Черствый хлеб, который им выдали на дорогу в качестве командировочных, они уже доели. Не вернулся парторг ни на третий, ни на четвертый день. Голод одолевал девушек. Они жевали недовеянную пшеницу, запивая горькую еду колодезной водой. Нога у Гадили разболелась так, что не было сил даже ходить. Да и сами девчата начали отекать от голода.
«Ой, нога болит! Ой, ноженьку ломит!» – стонала Гадиля. Слезы ручьем катились по ее щекам. Разима стянула с ноги подружки шерстяной чулок и обомлела. Нога – как колотушка, опухла до неимоверных размеров, кожа натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет. Разима протянула обе руки, слегка дотронулась до больной ноги – и тут вспомнила, как они, будучи еще малолетками, ходили в украинскую деревню Александровка. Жил там слепой старик по имени Федор. У него был большой огород, и девчонки летом нанимались к нему на поденную работу.
Однажды какой-то мальчишка вывихнул в огороде ногу. Дядя Федор, не очень-то испугавшись, успокоил паренька: «Ничего, сынок, это же простой вывих. Дело поправимое». Он положил его прямо на землю, взял в обе руки поврежденную ступню и сильно дернул ее на себя. Мальчишка дико заорал, а дед улыбнулся и буркнул в седую бороду: «Ляг на бок, полежи часок-другой спокойно…». И правда, часа через два паренек разогнул спину, приподнялся и встал на ноги.
Вспомнив все это, Разима сказала подружке: «Потерпи немного, я попробую что-нибудь сделать». И повторила ту манипуляцию, свидетелем которой стала в огороде дедушки Федора. Пальцы ее и ладони, словно рентгеновский луч, нашли то место на ноге, где был вывих. Гадиля причитала, стонала и плакала. Только к вечеру боль немного унялась, но подняться она все еще не могла.
Голодные, холодные, измученные, на восьмой день пребывания на элеваторе они сидели, обнявшись, и наблюдали, как мимо элеватора, пыхтя и отфыркиваясь, проходили порожние железнодорожные составы. Вечерний воздух был напоен приятным запахом убранного зерна; было по-осеннему свежо и прохладно.