Удивительно интересная встреча произошла у Газимы, когда ее воинское соединение перебазировалось из Мурманска ближе к линии фронта. Под Архангельском на одном из полустанков она выбежала из вагона за кипятком – и глазам своим не поверила: увидела ту самую попрошайку. Она была одета в военную форму. Газима подбежала к женщине и недоуменно спросила: «А как же твои дети-малолетки, как же ты на фронт попала? Ты же по вагонам попрошайничала!». Стоявший рядом офицер засмеялся: «Какая же она вам попрошайка! Екатерина – партизанская гордость, в труднейшие дни она советских партизан от голода спасала. Сначала сухари с салом в лес носила, а потом и сама доблестной партизанской стала». Лейтенант ласково обнял девушку и добавил: «Теперь мы вышли из леса и вместе с армией идем добивать врага!».
* * *
Наверное, памятью прошлого жив человек, подумалось мне, когда я слушал рассказ Газимы-апы. Вроде бы давным-давно закончилась война, жизнь вошла в привычную колею. Тем не менее, о чем бы мы ни говорили, Газима Бахтиярова снова и снова рассказывает о фронте, о боевых подругах. Сидящий рядом ее муж Хасан Бахтиярович Бахтияров пытается вклиниться в нашу беседу, но жена постоянно прерывает его. Однако Хасан-агай сумел-таки деликатно найти момент и сказать свое слово.
– Советская власть с трудом вставала на ноги, – начал он свой рассказ. – Вертикаль власти, как сейчас говорят, уже была восстановлена повсеместно. Телеграфные аппараты отстукивали из Москвы по регионам циркуляры и распоряжения. Но одними циркулярами наладить, а тем более улучшить жизнь невозможно.
Сразу же после гражданской войны по всей необъятной стране разразились эпидемии. Тиф, чума, холера выкашивали людей чуть ли не целыми деревнями. Докатилось это и до наших краев. Только в нашей семье от холеры умерло семь человек. Моего отца, Бахтияра, к тому времени уже не было в живых, он погиб в боях гражданской. И надо же было такому случиться, что в 1921 году от западных границ страны и до Урала разразилась ужасная засуха. Всходы хлебов были буквально выжжены солнцем дотла. Голодный год в Поволжье и на Урале даже отмечен в учебниках истории.
Бескормица убивала людей пуще холеры. Помню, мы, мальчишки, как только сошел снег, бегали в поле собирать уцелевшие колоски. Никто тогда не знал, что зерно, прозимовавшее под снегом, становится ядовитым. И в деревнях люди ели его и умирали, даже не зная, от чего. К тому же, в те годы в башкирских селах и аулах не сажали картошку, не выращивали никаких овощей. Дыхание смерти, казалось, носилось в воздухе.
Согласно ленинскому декрету, было разрешено принимать помощь зарубежных организаций голодающему населению Поволжья и Урала. В Америке была создана соответствующая организация. Позднее, когда я стал работать в органах государственной безопасности, мне случилось наткнуться на документы, где были записи о роде работы многих сотрудников этой службы. Под видом помощи они вели в Башкирии – да и, наверное, в других краях – шпионскую деятельность.
Почти все американские сотрудники бесстыдно пользовались тем, что народ голодал. Многие за стакан пшена или манной крупы выменивали у населения женские украшения, старинные ковры, изделия народных умельцев. Даже самовары, сделанные тульскими мастерами, задарма уходили в руки проворных дельцов. Все это добро, выменянное у населения, целыми кораблями отправлялось за океан. Многие американцы воспользовались ситуацией: нажива и шпионаж были их первоочередной задачей. По-настоящему помогали тогда люди из комитета, созданного норвежским путешественником Нансеном. Неоценимую помощь России оказал в то время Нобель, имя которого носит самая престижная в мире премия.
Страшная эпидемия и ужасный голод уничтожили всю нашу семью. Остались лишь я и моя мама Хадича. И пришлось ей, бедняжке, отдать меня в детский дом. Только здесь я впервые почувствовал радость детства, кушая три раза в день. Впервые ощутил вкус сахара и повидла. Манная каша казалась мне блаженством. «Когда вырасту, – думалось мне, – буду есть только манку». Всем детдомовцам выдали форменную одежду. И мы, ребятишки, почувствовали, что нужны своей стране.
Через 2-3 года жизнь в деревне стала налаживаться. В выходные дни нас отпускали из детдома домой. По рассказам мамы знаю, что именно тогда в наши края завезли из Казахстана добротных, упитанных рабочих лошадей. Раздали их крестьянам авансом – под будущий урожай. Люди стали распахивать заброшенные земли, сеять пшеницу и рожь, просо. Каждая осень для крестьян была настоящим праздником. В деревне появились даже зажиточные мужики.