— Пити? — встревоженно спросил Уэйд, вдруг разом перестав улыбаться. — Всё в порядке?
Питер откашлялся.
— Эм… да, всё хорошо. Я и не сомневался, что вы пройдёте.
Уэйд неуверенно встряхнул головой, как большой пёс. И с какой-то застенчивостью, которую невозможно было предположить в нём, крепком и высоком, и которая всегда изумляла и трогала Питера, сказал:
— Игра через две недели. Ты… придёшь?
Как будто Питер мог не прийти.
— Нет, конечно, — ответил он, улыбаясь, — я точно предпочту сидеть дома в одиночестве и жевать позавчерашнюю пиццу.
Секунду Уэйд смотрел на него так, будто правда поверил, но после складка на его лбу разгладилась, и он хлопнул Питера по плечу, беззлобно проворчав:
— Тебе не идёт сарказм, малыш.
— А тебе не идёт называть меня малышом, — в тон ему ответил Питер (отказываясь признаваться даже самому себе в том, что от этого глупого прозвища внутри всё переворачивалось).
Уэйд странно поморщился, словно бы сражаясь с болью, но на обеспокоенный взгляд лишь мотнул головой. И снова улыбнулся.
— По молочному коктейлю?
— По молочному коктейлю!
И если тому необъятному, горячему и требовательному, что пульсировало в его груди, пока они, перешучиваясь и обсуждая последнюю контрольную по химии, неторопливо шагали к своей излюбленной кафешке, можно было дать определение, наверное, это стоило бы назвать счастьем.
Да, счастьем.
Питер был счастлив. Так или иначе, у него был Уэйд — пусть только как друг, но быть другом Уэйда Уилсона, яркого и удивительного, с самыми красивыми глазами, которые Питер когда-либо видел, и самой искренней улыбкой, было… восхитительно.
Вот почему он так надеялся, что в этот раз дурацкий закон подлости не сработает. Должна же была существовать хоть какая-то справедливость!
***
У Уэйда болела голова. Нет, он ни словом об этом не обмолвился, но Питер за полтора года успел выучить его наизусть: и он знал, что значит эта тревожная складка и этот напряжённый абрис челюсти.
Будто почувствовав, что Питер на него смотрит, Уэйд чуть повернулся и подпер подбородок рукой: теперь распознать выражение его лица было невозможно. Питер раздосадованно закусил губу. В конце концов, какое ему дело, головная боль — это не смертельно, а у него решена едва ли половина задач.
Уэйд, наверное, и четверти не осилил.
Секунду Питер боролся с самим собой. У него было ещё минут пятнадцать — этого хватило бы, чтобы дорешать оставшееся и получить свою привычную А+.
Он решительно отложил лист с решением в сторону и толкнул Уэйда локтем. Не глядя на него, чтобы не привлекать внимания учителя, потянул на себя край его варианта. Решённые примеры — таких было удручающе мало — были обведены в кружочки. Питер пробежался глазами по заданиям и задумчиво покусал ручку. Что ж, он мог бы решить это и это…
Уэйд догнал его уже в коридоре — Питер положил свой лист на стол учителю и вышел из кабинета первым.
— Эй! — Уэйд приобнял его за плечи, улыбнулся, ткнулся носом в висок. — Спасибо, малыш! Не знаю, зачем ты это сделал, но…
— Не хочу, чтобы у тебя были проблемы, — ответил Питер, не решаясь повернуть голову (всё внутри него сладко обмирало от одной мысли о том, что достаточно будет едва уловимого движения, чтобы губы Уэйда очутились прямо напротив его переносицы). — Спортивная стипендия — это ещё не всё, а поступление…
— Бла-бла-бла, — беззаботно отозвался Уэйд. — Узнаю своего ботаника! Как насчёт того, чтобы перехватить чего-нибудь пожрать?
— Уэйд! Мы пообедали на прошлом перерыве.
— И что? Я всё равно голоден! Но, если хочешь, могу съесть тебя, — он многозначительно поиграл бровями. У Уэйда вообще была очень выразительная мимика — и Питеру точно не должно было это так нравиться.
— Ты ведёшь себя так по-гейски, — выдавил он, сражаясь со смущением, и послушно повернул за Уэйдом к лестнице.
— Кажется, ты не предлагал мне сыграть в гомоцыпу, так что помалкивай, — беззлобно ответил Уэйд и устремился к буфету. Питер только глаза закатил. Смысла занимать место за столом он не видел, Уэйд всё равно не усидел бы на месте и потащил бы его на улицу, так что Питер прислонился к стене, лениво разглядывая пустые лавки. И почти сразу же встретился взглядом с Флэшем.
Томпсон зло сощурил глаза.
У Питера нехорошо засосало под ложечкой, и он торопливо отвернулся.
— Пифи! Пофём? — неразборчиво пробормотал что-то вернувшийся Уэйд; по всей видимости, он силился прожевать целый пирожок. Ещё несколько он нёс в руках. Питер невольно засмеялся — Уэйд был похож на хомяка, усиленно работающего челюстями.
— Пойдём, пойдём, — легко согласился он, отворачиваясь от Флэша, и бросил на Уэйда короткий взгляд через плечо. — Как тебя ещё не разнесло поперёк себя шире?
Уэйд что-то возмущённо пробулькал и титаническим усилием проглотил пирожок.
— Эй, я в отличной форме! Правда же, красотка?
«Красотка», белобрысая девчонка на год младше их, залилась краской и нервно кивнула, прижавшись спиной к своему шкафчику.
— Поздравляю, — кисло сказал Питер, когда они отдалились от девчонки достаточно для того, чтобы она не услышала его слов. — Ты только что обеспечил ей месяц мокрых снов.
— Люблю помогать людям, — Уэйд пожал плечами и оскалился. — Тем более, она очень даже ничего! Ты вообще видел её попку? Конечно, не сравнится с твоими благословлёнными богом пирожочками, но тоже очень даже…
— Господи, просто заткнись и ешь, — мученически простонал Питер и опустил голову, пряча порозовевшие щёки.
***
Питер не придавал этому особого значения. Ну, знаете, у всех бывают плохие дни, и у каждого иногда болит голова: ничего приятного в этом нет, но ничего опасного — тоже. По крайней мере, у нормальных людей так. Выпей таблетку — и через полчаса даже не вспомнишь о том, что тебя что-то мучает.
Уэйд только кривился недовольно.
— Нет уж, Пити, — высокопарно заявлял он, когда Питер предлагал ему но-шпу, — я не позволю травить себя! Ты что, не видел недавнюю программу? Там как раз говорили о том, что все эти лекарства — часть всеобщего заговора, и на самом деле…
— Ладно-ладно, — смеялся Питер, закатывая глаза, — я тебя понял.
Вот почему он смотрел на это сквозь пальцы: Уэйд никогда не жаловался. Откуда Питеру было знать, насколько сильно у него болит голова? Когда он спрашивал об этом прямо, Уэйд фыркал и отшучивался, а Питер не был дураком и понимал прекрасно — лучше не уточнять. После таких вопросов у Уэйда всегда портилось настроение, и он становился неразговорчивым и хмурым.
Такого Уэйда Питер не понимал и боялся. К такому Уэйду было страшно даже прикоснуться.
Так что они старательно избегали этой темы.
И потом… всё же было хорошо. Настолько хорошо, насколько это вообще было возможно. Ну, разумеется, не считая Флэша, одно упоминание которого моментально выводило Питера из себя.
— Завтра игра, — напомнил ему Уэйд в тысячный раз, когда они сидели на лавке, лениво болтая ногами и поедая мороженое. — Надеюсь, ты наденешь свои лучшие трусики, Пити, потому что я буду блистать!
— Придурок, — лениво отозвался Питер, терзая зубами вафельный рожок. — Если облажаешься, я сделаю вид, что не знаю тебя.
— Ты не посмеешь!
— Ещё как посмею! Приготовлю транспарант «Уэйд Уилсон сосёт».