— Детка, ты разбиваешь мне сердце!
— Да ладно тебе, — Питер вздохнул и поймал языком каплю потёкшего мороженого. Уэйд как-то остро и напряжённо взглянул на него и ничего не сказал, только хмуро уставился на собственное мороженое, морщась, и Питер растерянно спросил:
— Что такое?
— Нет, ничего, — хрипло отозвался Уэйд. Потом улыбнулся. — Не забудь нацепить очочки, а то не сможешь понять, кто из красно-белых пятен — я.
— Что ж, тогда я точно не увижу твоего провала, — подхватил Питер, и они рассмеялись.
Уже позже, после звонка тёти Мэй, прощаясь, он неловко сказал:
— Уэйд, слушай… я знаю, ты сможешь. Ты победишь. Я верю в тебя.
— Правда? — в вечерней полутьме глаза Уэйда казались синими-синими. И блестели.
Питер вытер вспотевшие руки о джинсы.
— Правда, — осторожно сказал он, сражаясь с норовящим дать петуха голосом. И зачем-то уточнил:
— Всегда.
Это заставило его вспыхнуть, но то, как преобразилось лицо Уэйда… его мягкая, тёплая, благодарная улыбка стоила любого смущения.
Уэйд не имел права быть таким. Таким искренним, таким открытым, таким эмоциональным. У Питера от этого дыхание перехватывало. И он правда боялся, что однажды Уэйд это заметит.
Что будет тогда, Питер не знал.
Думать было страшно.
Потому что Уэйд… ну, Уэйд был Уэйдом — он мог отпускать сколько угодно гейских шуточек. Это не означало, что он правда рассматривал Питера… ну… в таком ключе. Они вообще никогда не говорили об этом. В плане, об ориентации, отношениях и… ладно, ладно, и о сексе тоже. Преимущественно потому, что эти темы (особенно последняя) заставляли Питера краснеть, а Уэйда — подшучивать над ним.
И ещё потому, что Питер был девственником. Парнем-девственником, которому нравился его лучший друг. Худшего сочетания не придумаешь.
— Ну… до завтра? — неуверенно произнёс он, когда молчание затянулось. Уэйд встрепенулся, его лицо на секунду исказилось, Питер не успел разобрать мелькнувшую эмоцию — она уже пропала, уступив улыбке.
— Да. До завтра.
Он не мог уснуть до самого утра: ворочался в постели, кусая губы, и ненавидел и жалел себя одновременно.
***
Здесь было ужасно шумно.
В смысле, школа вообще была шумным местом, что уж говорить о стадионе, но сегодня, когда здесь собралось столько людей и столько команд, концентрация шума просто зашкаливала. Яблоку было негде упасть — правда, Питер пришёл на полтора часа раньше (по большей части потому, что так и не смог толком поспать), так что ему удалось занять место на одном из первых рядов.
С командой какой школы сегодня нужно было сыграть Уэйду, Питер, если честно, не знал. Он вообще не очень-то любил футбол. Он и пришёл-то только потому, что это было важно для Уэйда. Так и поступали друзья, правильно? Друзья всегда поддерживали друг друга.
Питер хотел быть хорошим другом. Правда хотел.
Что не отменяло того, что на игру он прихватил с собой ноутбук. Со стареньким лэптопом, давно нуждавшимся в замене, но ещё работавшим, Питер не разлучался, и, пока не начался матч, можно было поработать над проектом.
Конференция была не за горами, а Питеру нужна была чёртова стипендия. Питер растерянно потёр пальцами тонкую ткань гриффиндорского шарфа, который он нацепил больше для того, чтобы Уэйду было легче увидеть его, чем из-за погоды, и со вздохом открыл вложение с графиками.
Он так увлёкся, что вынырнул из работы лишь тогда, когда прямо над ухом заулюлюкали; вскинул голову, прищурился, поправил норовящие съехать с переносицы очки (Питер вообще-то редко их носил, но сегодня и впрямь надел, как шутил Уэйд), оглядел поле, выискивая взглядом Уэйда. И — сердце пропустило удар — нашёл его.
Не то чтобы с такого расстояния легко было понять, кто есть кто, но Уэйда он узнал бы везде. Это было чем-то сродни звериному чутью.
Питер весь подобрался.
Покосился на другую команду. Определять по внешнему виду, насколько опасен противник, он не умел, зато мог сказать наверняка, что вон тот здоровенный бугай будет брать не сноровкой, а мышечной массой, и лучше бы ему было оказаться голкипером.
Он толком ничего не понимал. Матч начался с жеребьёвки, команда Уэйда победила, рефери что-то выкрикнул и свистнул… Питер не видел никого, кроме Уэйда, даже не замечал других игроков на поле — следил за одной-единственной фигурой напряжённо и нервно.
Он едва не оглох, когда вокруг вдруг завопили (или, может, вопил лишь один человек, просто растревоженному Питеру что-то там почудилось):
— ТАЧДАУН!
Что означает это загадочное слово, Питер представлял только в теории. Но захлопал вместе со всеми. На огромном табло 0 сменился цифрой 6. И именно это — не свисток рефери — стало началом настоящей игры.
Питер, разумеется, знал, что Уэйд являлся ключевым игроком, что ему нужно было пробиться в очковую зону противника (Уэйд отпускал много грязных шуточек про это) и обойти защиту, удачно передать кому-то мяч, а лучше — попасть им в ворота противника самостоятельно…
Да, Питер знал.
Но Питер всё равно не понимал и половины того, что происходило на поле.
Возможно (только возможно), он выдохнул с облегчением, когда положенные пятнадцать минут истекли.
Пробиться к Уэйду сейчас у него бы наверняка не получилось — попробуй пролезь через такую толпу. Но, будто почувствовав его взгляд, Уэйд поднял голову, безошибочно отыскал его по шарфу. Ухмыльнулся, сукин сын, и поднял вверх большой палец. Значит, всё было хорошо.
Питер покосился было на табло, но потом одёрнул себя: он на каждом матче специально не следил за счётом. Чтобы узнать уже в самом конце. Услышать имя победителя. Это было его маленькой приметой на удачу, и она его не подводила.
Уэйд посмеивался на это. Но не запрещал. Питеру иногда даже казалось, что Уэйд и сам перестал следить за счётом по его примеру. Если, разумеется, это вообще было возможно. Если бы сам Питер вышел на поле, счёт стучал бы в его висках: один, семь, девять.
Уэйд взял предложенную кем-то салфетку, вытер вспотевшее лицо, потянулся, где-то далеко, на периферии сознания, рефери оповестил игроков и зрителей о том, что время тайм-аута истекает… Питер невольно закусил губу.
А потом случайно посмотрел левее.
У его нелюбви к футболу была и ещё одна причина — Флэш Томпсон. Разумеется, он тоже был в команде. Тупые плечистые уроды вроде него обязательно должны были быть в команде. Хоть бы и на правах лишнего рта. Но Флэш, к тайному разочарованию Питера (он ругал себя за то, что хотел бы обратного, но ничего не мог с этим поделать), действительно был хорош. Не так, как Уэйд, но…
Но всё-таки он никогда не садился на скамейку запасных.
Сейчас он стоял рядом с Уэйдом, и даже с такого расстояния в напряжённости его позы читалось неудовольствие: видимо, они о чём-то спорили. В конце концов Флэш раздражённо мотнул головой и поправил шлем — значит, уговорить Уэйда ему не удалось.
Любопытно даже, как много мог себе надумать Питер. Интересно, о чём они всё-таки разговаривали?
Он обязательно спросит позже, после матча.
Вторая четверть прошла мимо него. Она была абсолютно бесполезной: обе команды теснили друг друга то в одну, то в другую сторону, и в этот раз все силы были брошены на защиту, так что ни один из нападающих так и не прорвался сквозь эту «живую стену».
Питер откровенно заскучал.
И, словно услышав его, к его плечу вдруг притронулись. Повернув голову, он обнаружил рядом выше улыбающуюся ЭмДжей — она молчаливо кивнула ему куда-то вниз, и, проследив за её взглядом, Питер обнаружил свободную скамью на втором ряду.
Ему не нужно было повторять дважды.
— Отсюда намного лучше видно, — прокричала ЭмДжей ему в ухо, силясь приглушить восторженный рёв. — Как думаешь, кто победит?