Питер смутился и спрятал телефон в карман. Остаток урока он внимательно слушал брюзжание учителя, но неуместная улыбка — улыбка, которую мог вызывать у него только Уэйд — всё равно так и норовила прорваться сквозь маску спокойствия и серьёзности.
Уэйд подкарауливал его в коридоре. Зануда Купер опять задержал их на добрых двадцать минут, так что Уэйд, привычный к этому, успел затариться едой и теперь невозмутимо попивал сок, мусоля между губами изжёванную трубочку. Питер невольно залип на этом, и ему пришлось встряхнуть волосами, чтобы привести себя в чувство. Не хватало ещё представлять… чёрт, Паркер, нет, не делай этого.
— Думаю, тебя пора сажать на диету, — сказал ему Питер вместо приветствия. Уэйд огорчённо и изумлённо вскрикнул и схватился за сердце, не выпуская, впрочем, несчастную трубочку.
— Пити, это жестоко! В целом мире нет для меня большего счастья, чем еда! Если, разумеется, не считать твоей дарованной богами задницы, но это всё равно что экспонат в музее — смотреть можно, трогать нельзя!
— Господи, какой же ты дурак, — простонал Питер, закатывая глаза, и отобрал у него сок. Они умостились на широком коридорном подоконнике, недалеко от лестницы: здесь можно было переждать перемену, не опасаясь нарваться на Флэша. Питер прислонился затылком к холодному стеклу и тихо вздохнул. Уэйд вздохнул следом.
— Как твоя голова? — спросил Питер, отдавая ему сок, и Уэйд с отвратительным хлюпающим звуком всосал остатки. Это не должно было казаться Питеру милым. Он был больным ублюдком, точно был.
— Жить буду, — сказал Уэйд после короткого молчания неожиданно серьёзно. Но сразу же ухмыльнулся. — Твоё присутствие, принцесса, спасает меня от боли!
Питер скривился и от души зарядил ему ногой по лодыжке. Уэйд, сукин он сын, расхохотался и томно шепнул, глупо хлопая ресницами:
— Пити, а ты бы надел ради меня розовое платьице с блёстками?
— Только если бы ты надел такое же, — ответил Питер, борясь с улыбкой и капитулируя, стоило Уэйду рассмеяться. — Готов поспорить, ты был бы похож на Грю.
— Это что, шутка про жирных?
Питер многозначительно усмехнулся и спрыгнул с подоконника, пускаясь бежать.
Конечно, Уэйд мог с лёгкостью нагнать его — но в этом была вся прелесть, он отставал ровно на шаг, почти дышал Питеру в затылок, и навалился сзади, всё-таки ловя его в своеобразный плен, лишь когда они выбежали на улицу. Устоять на ногах с таким весом было невозможно, и оба полетели на жухлую траву; Уэйд — с хохотом, Питер — с коротким вскриком.
— Нет, ты всё-таки идиот, — ласково сказал Питер чуть позже, отряхивая джинсы от травинок и мелких веточек. Уэйд, не торопившийся подниматься на ноги, безмятежно пожал плечами. Питер вздохнул. — Вставай давай, трава же холодная.
— Зато я горячий, — Уэйд поиграл бровями, и… ладно, ладно, сердце Питера — всего на секунду, лишь на секунду — сбилось с ритма. Он присел на корточки рядом с Уэйдом, прищурился, протянул руку… Уэйд, кажется, перестал дышать. Питер вытащил из его волос сухой листок и неловко улыбнулся.
— В фильмах, — хрипло сказал Уэйд, почему-то глядя на его губы, — в такие моменты всегда целуются.
У Питера щёки запылали. Он отвёл взгляд, прочистил горло, скованно потёр предплечья. И зачем-то ляпнул:
— Ну, я же не девчонка.
В глубине глаз Уэйда что-то вспыхнуло и потухло.
— Конечно, — легко согласился он, вставая на ноги. — Пойдём на уроки?
Пока они молча поднимались по ступенькам, Питера не отпускало идиотское чувство, что он всё испортил.
***
— Нет, Питер, прости, — шумно выдохнул Уэйд в трубку. — Я сегодня не могу. У меня… дела.
Питер взглянул на приставку, валяющуюся где-то в стороне. Прикрыл глаза. Попытался усмехнуться и перевести всё в шутку:
— Второй раз за неделю, мистер Уилсон, я вынужден буду назначить вам штраф.
— Нет, пожалуйста, только не это! — Уэйд подхватил шутливую нотку с лёгкостью и с каким-то даже облегчением. Будто он не хотел, чтобы Питер о чём-то его спрашивал. Будто теперь у Уэйда появились от него тайны.
— Ладно, тогда позвони, если вдруг освободишься раньше, — сказал Питер и нажал на отбой. Испечённый тётей пирог, остывавший на столе, мгновенно потерял свою привлекательность: Питер без аппетита отщипнул кусочек, но с трудом смог проглотить его.
Уэйд не перезвонил.
***
Они не то чтобы поругались, просто… это было сложно. Просто с Уэйдом что-то происходило. Он стал куда-то пропадать. Отговаривался проблемами личного характера и ничего не объяснял. Но какие проблемы могли помешать ему ходить в школу? Питеру не раз и не два уже приходилось объяснять встревоженным учителям: всё нормально, он придёт. И потом звонить Уэйду, долго возмущаться в трубку, требовать, скандалить…
— Хорошо, я приду, — всякий раз с непонятной, но почему-то больно бьющей по Питеру усталостью отвечал Уэйд. — Только не ори.
И приходил. Сидел на уроках, безучастно пялясь в стену, ни с кем не разговаривал. Изредка, когда его вызывали к доске, что-то отвечал, но в основном…
Это был не Уэйд.
Такого Уэйда Питер не знал. Этот новый Уэйд почти не разговаривал с ним. У этого нового Уэйда под глазами были синяки. У этого нового Уэйда были невыразительные серо-голубые глаза. Ни следа той восхитительной, невероятной яркости, которая так очаровывала Питера.
Питер не понимал, в чём дело. Что он сделал не так. Понимал только, что Уэйд всеми силами старается от него отдалиться.
И не знал почему.
Странное чувство: мешанина непонимания и боли.
Питер с Уэйдом всегда мог быть собой, не задумываясь, а его загоняли в тесные рамки. И это ему совсем не нравилось. Стыдно признаться, но да — ему не нравилось общаться урывками, по кусочку, разговаривать о какой-то ерунде, зная, что в следующую секунду Уэйд не ляпнет какую-нибудь идиотскую пошлую шутку и не хлопнет его по бедру. Питер даже не знал, что по такому вообще можно скучать.
А ещё он не знал, что произошло. И как это можно исправить.
И, конечно, Флэш заметил их размолвку.
Флэш ждал его у ступенек. Питер в этот день шёл домой один, у Уэйда был ещё урок; но Флэш, припёрший Питера к стенке, очевидно, решил, что есть вещи интереснее английского. Например, выдохнуть, кривя губы, прямо Питеру в лицо:
— Что, принцесса, твой рыцарь решил бросить тебя?
Говорить с чужой рукой на шее было сложно. Питер подавился вздохом, но всё-таки выдавил сквозь зубы:
— Тебе-то что, придурок?
У Флэша зло сверкнули глаза. Он прижался к Питеру ближе — почти интимно, со стороны это выглядело как своего рода объятия. Но Питер прекрасно почувствовал кулак, влетевший ему в живот.
— Ты так и не усвоил кое-каких важных правил, Паркер, — выплюнул Флэш. — Как же ты меня раздражаешь… сначала ты полез к моей девушке, — затылком об стену, — потом спрятался за мамочку-Уилсона, — яростный шёпот прямо в подбородок, — но, похоже, вашей с ним дружбе пришёл конец.
Питер попытался оттолкнуть его, но он, тощий и невысокий, едва ли мог противостоять громиле Томпсону.
Не это было самым ужасным — Питер стерпел бы пару синяков, не впервой. Но слова Флэша… ранили. Он не хотел терять Уэйда.
(И чувствовал, что теряет.)
— Знаешь, — сказал Флэш вдруг почти ласково, ослабляя хватку на его горле, — признаться, тогда, на поле, я был впечатлён. Ты так рвался к Уилсону… прямо как встревоженная жёнушка, — он хохотнул, и горячее дыхание обожгло Питеру подбородок. — Интересно, а он знает, что ты его…
Питер не знал, откуда в нём взялись силы: просто это получилось само собой, по инерции — Флэш, не ожидавший удара в челюсть, отшатнулся и выпустил его из рук. Прижал ладонь к подбородку. И прошипел: