— А у нас для программы Королева все уже готово…
— Именно так: в прошлом году произведено семь пробных пусков, даже не считая тех, что шли по программе «Заря», причины неудач в основном выяснены и устранены.
— А не в основном?
— А не в основном — это неисправности в летательных аппаратах, ими пусть ученые занимаются. Они свои проблемы обязательно решат, просто сейчас это не в приоритете, а вот программу Королева мы сейчас можем выполнить очень быстро.
— Быстро — это как?
— В пределах трех-пяти месяцев. Сейчас в Тюратаме уже лежат четыре готовых ракеты, в Куйбышеве еще девять прошли все проверки и готовы к отправке на полигон. У Королева специальных вариантов «Зари» тоже уже около десятка изготовлено, два даже в Тюратам привезли.
— Ну что же… пусть товарищ Королев покажет, что ему мы не напрасно деньги давали. А что говорит Каманин?
— У него тоже все готово. То есть в той мере, в которой в принципе сейчас можно считать что-то готовым: ведь у нас пока точных данных вообще нет. Но иным способом мы такие данные и получить не можем.
— Степень риска?
— Товарищ Келдыш сейчас оценивает вероятность неуспеха в двадцать пять процентов, вероятность катастрофы — в районе десяти процентов.
— А что сам Королев об этом говорит?
— Нас его мнение вообще не интересует, он лицо заинтересованное. Хочет два пуска для проверки всех систем и сразу же пуск по программе.
— Так что решим?
— Решим следовать рекомендациям Мстислава Всеволодовича: пять успешных испытательных пусков подряд, и только после этого по программе. Здесь мы рисковать репутацией просто права не имеем.
— С этим я полностью согласен. Ну что, Лаврентий Павлович, поехали?
Поехали все очень быстро. Правда поначалу поехали по колдобинам: одиннадцатого января ракета «улетела не туда» — однако корабли с двумя собаками спустился целым. У черта на куличиках спустился, к тому же катапульта в корабле не сработала — зато собаки живы остались, а снаружи при сорокаградусном морозе в своих костюмчиках, да пристегнутые к креслу, наверняка бы замерзли. Следующий пуск двадцать пятого января прошел успешно — однако спустя сутки корабль не затормозил, а разогнался (система ориентации криво сработала) — и его пришлось взорвать на орбите (чтобы, падая неизвестно когда, он не попал к американцам).
С системой ориентации разобрались быстро: там просто полярность подключения перепутали, хотя сборщику для этого пришлось изрядно потрудиться, там разъем вверх ногами вставить было исключительно трудно. Но он — справился, и даже наказывать его за это было нельзя: еще раньше кто-то (причем у «смежника») перепутал цветовую маркировку проводов. Зато следующие пять пусков прошли как по маслу, и было принято решение произвести «запуск по программе». Но решение приять несложно, а вот выполнить его бывает не всегда просто. В понедельник перед выходом программы пуска на получасовую готовность просто отключилась по неизвестной причине телекамера, и пуск отменили. Не из-за камеры, а из-за того, что было непонятно, почему она отключилась. Но к вечеру разобрались: сама камера сломалась. Ее заменили — и ровно в девять утра во вторник двенадцатого апреля космический корабль «Восток» поднял на орбиту первого космонавта планеты Юрия Алексеевича Гагарина. А без пары минут одиннадцать Гагарин благополучно приземлился всего в паре сотне километров от Тюратама. Промахнувшись мимо Сыр-Дарьи метров на двадцать…
Глава 26
Полет советского человека в космос вызвал бурю ликования в СССР, да и за рубежом эффект оказался более чем неожиданным. Вся мировая пресса просто визжала — кто от восторга, кто от злости — но целую неделю казалось, что в мире вообще ничего не происходит, все обсуждали исключительно полет «русского космонавта». Да и не только в прессе этот полет обсуждали.
Эйзенхауэр собрал у себя кучу генералов, специалистов по ракетам, разных там физиков и прочих людей, кто — по его мнению — мог высказать хоть какие-то разумные мысли по этому поводу. А разумными он считал исключительно мысли о том, как обогнать коммунистов в космосе. Идей прозвучало много, но президенту понравилось предложение очень молодого, но — по мнению представителя Целевой группы НАСА Крафта — исключительно толкового инженера Гленна Ланни. Понравилось, даже не взирая на то, что из выступления этого двадцатичетырехлетнего парня он вообще ни слова не понял: у него был настолько тяжелый южный акцент, что для остальных собравшихся его речь «переводил» лично Кристофер Крафт. Но суть сказанного оказалась совершенно понятной и предложение звучало вполне разумно — в отличие от всего, что говорили остальные «представители науки и техники». Правда, названные Ланни суммы могли вызвать оторопь у какого-нибудь банкира вроде Рокфеллера или Моргана — но генерал Эйзенхауэр привык на такие мелочи внимания не обращать: