Сначала Мария ничего не могла рассмотреть. Тело лежащего зверя сливалось с бурой листвой, рог чудился побелевшим от непогоды обломком сухого дерева. Но вдруг все словно выплыло из ниоткуда. Единорог лежал в трех шагах, казалось невероятным, как Мария сумела подойти так близко, не заметив его. Хотя, разглядеть его впервые было также трудно, как потом потерять из виду.
Мария смотрела, медленно переводя сомнамбулический взгляд: рог, округло расширяющийся от светлого острия, тупая морда, заросли темной с рыжинкой шерсти, сливающиеся с прошлогодней листвой. Глаза - большие, коричневые, совершенно коровьи... Кривой ствол ноги, вытянутой вперед, и на ней огромная, с тарелку, рана, сочащаяся медленно застывающей сукровицей. Из раны косо торчал обломок стального прута. Верно зверь рвал зубами собственное тело, пытаясь выдернуть колючку, сорвавшуюся со злосчастной каракули.
Мария шагнула вперед, присела на корточки, ухватила двумя пальцами заржавленный конец шипа и что есть силы дернула. По шкуре единорога волной прошла дрожь. Мария сама не соображала, что делает. Ей виделись только круглые, густо-карие глаза единорога. Никакое это не чудовище, а просто очень большая корова, сдуру забравшаяся в терновник, исколотая, несчастная, которую теперь надо лечить.
Водой из глиняной отцовской фляги Мария промыла рану, оторвала от подола нижней юбки длинную полосу полотна и перевязала истерзанную ногу. Единорог вздрагивал, шумно дышал, но терпел. На болоте Мария нарвала молодых побегов рогоза, принесла целую охапку, положила перед зверем. Коснулась рукой холодной кости плавно изгибающегося рога и сказала:
- Ты никуда не уходи. Завтра я приду опять.
Разогнанные мираклем войска вскоре удалось собрать. Мессир Раон, граф де Брюш, покинул укрепление Монте и вышел навстречу дружине фон Оттенбурга. На этот раз сражение предполагалось безо всяких военных хитростей. Войскам предстояло столкнуться в кровавой каше, в той неразберихе, когда победу или поражение могут принести один-два храбреца или несколько дружно побежавших трусов. Но в любом случае воинов надо было привести в неистовство, внушить им боевой азарт. Ждали поединка.
Раон тронул шпорами бока лошади, послал ее вперед. Оруженосец подал господину одетый в серебро рог, граф поднял голову к небу и протрубил вызов. От противного стана отделился рыцарь Фридрих, боец доселе непобедимый на турнирах, но не испытавший еще себя в настоящей боевой схватке. Одинаковым движением соперники опустили забрала, намертво закрепив их в сброшенном положении, поправили тяжелые копья, опирающиеся на грудной рычаг, и устремились навстречу друг другу. Они сшиблись, мессир Раон принял копье на щит, а юный Фридрих был выброшен из седла и с грохотом рухнул в борозду. Но никто на всем поле уже не смотрел на дуэлянтов. Взгляды были обращены к реке, откуда неотвратимо приближалось знакомое и страшное видение.
Оно прошло по самому берегу, там, где сплетавшиеся кусты шиповника вставали неприступной стеной на защиту заповедных владений водяных крыс и лисиц. Единорог двигался быстро и плавно, словно привидение, а на спине его, промеж горбатых лопаток, вцепившись рукой в рыже-бурые космы, сидела девушка. Она размахивала в воздухе свободной рукой и кричала что-то неслышное за пением валторн.
Секунду собравшиеся толпы оторопело взирали на чудо, а затем слабый голос девушки, веско подкрепленный целеустремленным бивнем чудовища, прорезал внезапно упавшую тишину:
- Стойте! Хватит драться! Мира!..
Один испуганный вскрик, любое резкое движение могли в эти минуты обернуться всеобщей паникой, бегством, десятками насмерть затоптанных и утонувших в смехотворном пограничном ручейке, но войска, загипнотизированные происходящим, молчали, а необыкновенная всадница продолжала увещевать, поочередно поворачиваясь то к одной, то к другой шеренге:
- Зачем вы хотите умирать? Для чего вам убивать других? Опомнитесь! Дайте Эльбаху мир! Вы, благородные, сильные, умные - помиритесь, говорю вам. Раон де Брюш и вы, господин барон, подойдите сюда и подайте друг другу руки!..
Вожди оглянулись на войска. Шеренги медленно заколебались, солдаты один за другим опускались на колени.
- Сегодня их драться не заставишь, пойдем разговаривать, - промолвил фон Оттенбург и, отделившись от группы советников, направился, куда звала его мужицкая дочь Мария.
- Дьявольщина! Трусы!.. - проскрежетал де Брюш, но понимая, что ему ничего не удастся изменить, покинул ворочающегося в черноземе Фридриха и тоже поспешил на зов.
Взрывая комья земли, он первый подскакал к единорогу, хотел что-то сказать, но лошадь, испуганно заржав, шарахнулась и понеслась по полю. Только великое искусство уберегло Раона де Брюша от позора и помогло удержаться в седле.
Барон Людвиг опустил коню на глаза стальной щиток, но и ослепший иноходец нервно дергал головой и раздувал ноздри, страшась тягучего чужого запаха, волной идущего от невообразимо огромной туши единорога.
Подскакал граф Раон, с трудом справившийся со своим скакуном.
- Благородные сеньоры, пожмите ваши руки и поклянитесь в дружбе и вечном мире... - Мария запнулась, позабыв придуманные заранее слова, смешалась и добавила уже вовсе не торжественно: - Я вас очень прошу.
Мгновение рыцари колебались, но вид единорога разрушил их сомнения. Монстр стоял, изготовившись к удару, горячий воздух с шумом вырывался из груди, выпуклые глаза медленно наливались кровью. Только слабая рука всадницы охраняла сейчас жизнь суверенных владык.
- Так хочет бог! - проговорил фон Оттенбург, первым протянув руку.
Одна железная перчатка звякнула о другую. Мир был заключен. Забрала государи не подняли.