Потом они с Таиской готовились в университет. Весь дощатый стол в садике был завален раскрытыми учебниками таблицами и справочниками. Но Аркадий не сдал, а Таиска поступила на физмат. Аркадий пошел служить в армию.
Федя помнил также, как Белый уезжал. Правда, сам Федя на вокзале не был, но при том присутствовал Ленька Бублик. Он в этот день вместо своей матери, Маргариты Михайловны, подметал перрон.
— Плакала? — спросил Федя его про сестру.
— Хохотала.
Федя не поверил:
— Загибаешь!
— И он тоже хохотал. А потом она поцеловала его прямо при всех.
— Врешь!
— Сам видел. Вагон уже тронулся. Она вдруг вскочила на подножку и чмок его прямо в щеку.
— А он?
— Тоже хотел, но не успел…
То, что рассказывал друг, поразило Федю. Впрочем, сестра держалась так, как будто ничего не случилось.
Белый уехал, как в воду канул. И вдруг из Владивостока — письмо с фотографией. На ней двое моряков: Белый и еще кто-то. Белый сам на себя не похож: красивый, взрослый — как будто не месяц прошел, а несколько лет. Того, второго, Таиска сразу отрезала, а Белого повесила над своей кроватью. Вот так Аркадий поселился у Кораблевых.
От железной дороги их дом стоит близко. Ясно слышно, как мимо дома проходят поезда. Кораблевы по их шуму научились определять время. Им и часов не надо — на стене часы давно остановились, никто не подымает их гири. Можно бы отнести их в комиссионный магазин, но мама говорит, что это единственная вещь из «того дома». Теперь там Черныш со своей женой и многочисленными ребятишками. Черныш — участковый вместо отца Феди. Отец умер, когда мальчишка был совсем маленький. Феде идет пенсия, как «потерявшему кормильца».
Чтобы участкового легче было найти, около дома Черныша по ночам горит фонарь. Во всем другом этот дом ничем не отличается от остальных.
Каждый раз, проходя мимо него, Федя несколько замедляет шаг. Вечерами, когда внутренность домика освещена, он видит на потолке большой зеленый абажур. И тогда кое-что вспоминается. Однажды он спросил:
— Когда мы уезжали, ты оставила наш абажур?
— Не помню, — ответила мама.
— Зеленый?
— Да…
Федя так и думал: вещи все увезли, а абажур остался висеть.
На поезда обращали внимание главным образом взрослые. Мальчишки чаще определяли время по солнцу. Зимой рано темнеет, зато летом ребята бегают допоздна. «Бегают» — это матери так говорят, глупо было бы все время просто бегать. Нет, мальчишки не бегают, а играют в футбол. Здесь у них все, как полагается. Впрочем, если уж на честность, то футбольный мяч у них ненастоящий — это девчачий резиновый мяч, клеенный и переклеенный. Он принадлежит Леньке Бублику.
А когда надоедает футбол, мальчишки начинают играть в прятушки. Это продолжается до темноты. Тогда интереснее всего: можно пройти совсем рядом и никого не заметить, а если ты сам спрятался, то легче незаметно выскочить и «застучаться». А еще лучше с кем-нибудь переодеться, чтобы тот, кто «голит», неправильно назвал имя, тогда можно выскочить из засады и, подпрыгивая от радости, выкрикивать: «Обознался! Обознался!» — и снова спрятаться.
Обычно прятушки кончаются тем, что Ленькина мать кричит в форточку:
— Лапушка!
Ребята подначивают Леньку:
— Лапушка, тебя!
Ленька делает вид, что зов матери его не касается. Через некоторое время она опять зовет:
— Лелик! Домой!
Никто, кроме матери, его «Лапушкой» и «Леликом» не зовет. Впрочем, и настоящее его имя никто не употребляет. Он — Леопольд, но это слишком мудреное имя.
— Домой!
Ленька и на этот раз притворяется, что не слышит, и наконец из форточки раздается угрожающее:
— Ленька, черт! Сколько раз можно говорить?! Выйду — башку оторву…
Только после этого Ленька «сдается», вылазит из своего укромного местечка и, буркнув сердито: «Чур, не играю», плетется домой.
После ухода Леньки появляется предлог прекратить «прятушки». Но никто еще не решается сказать: «Айда домой». Потом случается происшествие с одним из самых маленьких. Ищет его сначала тот, кто «голит», потом все… Оказалось, он пригрелся в каком-то закутке и уснул. После этого уходят домой еще несколько ребят. Остаются на улице только самые безнадзорные. Они садятся поплотнее на крыльце сарая и рассказывают друг другу разные случаи. Один страшней другого. Кое-что они слышали, кое-что читали, остальное — выдумали.
Когда Федя возвращается домой, все уже спят. Не зажигая света, он нащупывает на столе оставленные для него кружку молока и кусок хлеба.