144. Гармонист у нас, говорят, был в Вильгорте хороший, играл все по памяти. Гармонь у его. А раньше клубов-от не было, молодежь в банях вечеровали. Так он первой всегда там был. А потом чё-то не стало такого обычая или его звать перестали, не помню уж. Не звали его. Он обиделся да и говорит: «Хоть бы чертям поиграл!» А к вечеру парни пришли, зовут на вечерку. Он для виду-то пофорсил, неохота-де, время нет. Приходит. Играл им с полуночи, долго. Глядит, а они скачут, скачут, там у их блюдечко стоит с водой, вот водой-то этой глаза протирают, дальше скачут. Он тожо взял да протер глаза-то. И сразу — батюшки! — парни, девки-то все хвостатые и с рогами, ноги конёвьи. Он грит: «Схожу До ветру, мочи нет!» Оне пустили, вот он побёг! Крестом оборонился. А утром в баню-то зашел, ну а от гармони планки одне остались. (49)
145. Чё-ко ведь есть. Чё-ко смушшат человека. Вот рассказывали. Говорят, парень был в деревне, баскушший. Всё при всем, да, видно, не присушивались девки-то, всё один да один. Так уж все строки прошли, жениться надо, а нету. Вот он одинов вышел на крыльцо да в сердцах и сказал: «Хоть бы сатана за меня пошла!» И слышит: колокольцы забренели. Поезд свадебный показался. Тройки запряжены, с достатком, значит, свадьба. Невеста сидит баскушша, а жениха нет. Глянулась ему невеста, поехал с имя. В церкву приехали. Круг налою ходить стали, а он возьми да перекрестись. Только крест на себя наложил — глядь! — в амбаре сидит. А над им петля. Это значит, если б венец на его наложили, то бы петля и была. Сатана всё знат, человека искушат. (127)
146. Ну старик-то Яков знал много, он человек старинный. У него брат-то тоже задавился на пасхальной, в Великопост. И было уж лет семьдесят-восемьдесят брату-то, не больше дак. Задавился. Ничё, ни с чего, задавился. Вот сатана этим командует, обязательно в Великой пост кто-нибудь где-нибудь задавится. Это уже так положено по божьему делу. Исуса-то Христа Иуда продал за тридцать серебреников, сам ушел, задавился. Обязательно задавится человек, дьявол возьмет все равно свое. Он где-ко задавился, Иуда, — на огороде, на лесине. Вот смотри, голубь ведь не сядет на огород, — голубь, ведь он святой, — только на крышу да куда. Он ни на какой огород не сядет, ни на куст не сядет, на прутик. Вот из-за Иуды они не садятся ни на огород, ни на лес. (8)
147. Если человек станет думать, чтобы задавиться, то задавится обязательно. Один мужчина захотел, пошел в лес, но ничё с собой не взял, шел днем, никого кругом не было. Вдруг навстречу высоченный мужчина. Подошел и говорит: «Знаю, зачем пришел. Вот тебе веревка». Мужчина попятился, молитвы читает, перекрестился. Так и спасся. (6)
148. На Новинках я жила. Девка у нас была честная, а мужик-то, видно, не работал. Так она, бедная, год мучилась, никому ничё не говорила. Пришла как-то к матери и говорит: «Я, мама, больше не буду жить». А мать: «Да живи, Наташенька, люди они хорошие». Она-то ничё про мужа не знала. Наташа-то ничё ей не говорила. В тот день она надумала руки наложить. Парень к ей в белой рубашке пришел. Она его видит, а муж-то нет. Свекровь ей говорит: «Ты сиди, Наташа, не ходи, мы сами управимся». А она молошница была. Пришла все-таки, молоко перепустила, все оставила, закрыла и бегом убежала. А когда все домой вернулись, подушка мокрая на полу валяется. А она киселя молочного хлебнула да в загоне и задавилась. Бес в петлю пихает, зовет. Они пришли, а она в петле висит. (86)
149. У меня мужик знакомый был, рассказывал тоже. Березники когда строили, туда же многих гоняли. Там тогда бараки были. Вот в одном бараке были девки и парни, жили в разных концах. Девки-то сидели, да и стало им интересно, как это люди давятся. Попробовать решили. Одна на табуретку стала, голову в петлю засунула и говорит: «Вы выйдите, я как закричу, вы сразу и заходите». Ну, мол, спасайте. Они вышли все, дверь закрыли. Она табуретку-то вынула и закричала. Девки крик услыхали. Двери-то открывают, а там здоровый мужик стоит: милиционер. «Нельзя, говорит, сюда заходить». Не пустил их. Так и удавилась девка. Да это, видимо, тожо бес наделал! (86)
150. Меня свекор-то недолюбливал, а я с мужиком своим хорошо жила. А свекор житья не давал. Как-то спать мы легли, Федя мой уже спал, я у стенки, он у краю. Я лежу и думаю: от своих рук ли умереть? Только так подумала, пришла баба здоровая, стоит посреди комнаты, в коричневой шали, космы длинные висят, и говорит: «Что задумала — делай!» Я как испугалась, в Федю свово схватилась, он меня еле-еле успокоил. Никогда, девки, так не думайте, никогда, это все бес делает! (86)
151. Не знаю, ему поддаться, дак он задавит. Случаи были, меня чуть не задавили. Я всю ночь не спала. Он меня подымал, все подгонял. Шаль на мне красная была, я думала: «Задавлюсь!» Спать легла, он меня все подымет. Сам спать не дает, спина болит, а он все подганыват, все меня подталкиват. Я как шаль скинула и тут же уснула. Это леший меня подбивал. Я шаль выкинула в окошко в огород. Он шаль мне ладил на ней повесить. Он красное не любит, не знаю почему, не любит красное. (75)