260. Осиной, говорят, осиной пользуется колдун. Я у мамы слыхала. Вот есть колдун, его черти просят каку работу, он грит: «Вон идите на осине сосчитайте лист». Вот поэтому у осины лист дрожит. Видно, так по-божественному осина колдуну дана. Она лечебная ведь, ей лечатся. Ангину лечат, красноту, кто сильно кашляет. Я слыхала от мамы. У осины лист красный бывает, это колдун портит ее. Мама так говорила. (8)
261. Векшица — та же ведьма. Векшицей любой может сделаться. Лекарство у них есть, они намажутся и в трубу вылетают. Они в лесу в груду собираются и праздники делают. Вреда много приносят. Женщина последнее время ходит, они ребенка достанут. А на то место положат или мыло, или головенку, а женщине больше ничё не сделают. (125)
262. Двоюродный брат мой как-то со сходки возвращался и шел мимо овина. Слышит: сороки текают. А сороки-то ночью никогда не текают. Под овином огонек. Глядит: две старушки сидят, кирпичики у них, огонек, жарят чего-то. Одну-то он узнал. Пришел домой, спать лег, ничё не рассказал. Утром встали, приходит старушка, вся в шаль завязанная. Ей хозяин говорит: «Иди чай пить с нами». Она села на скамейке: «Нет, спасибо, Александр, прости. Ты что, Александр, надо мной сделал?» — «А-а, дак ты векшица!» — как закричит брат. Он до того в трубе поцарапал, так это он ей лицо поцарапал, вот она завязанная и была. Так бегом убежала. (116)
263. Векшицы в трубу на ухвате летают. Векша — это белка. Рассказывают, бывало, видели. Солдат шел со службы, зашел к женщине переночевать. Она его спать уложила. Думала, что спит, встала, достала пузырек, помазалась и полетела. Солдат встал, тоже помазался и за ней полетел. Прилетел на полянку, а их там целая стая — кто на ухвате, кто на чем. Хозяйка его увидела и говорит: «Улетай, пока жив!» Улетел. (121)
264. Прохожий один зашел ночевать к векшицам, а имя свое не назвал, чужое. Лег спать. Они намазались и улетели. Он намазался и тоже улетел. Они там в бане обед жарили. Увидели его: «Ты, мол, зачем прилетел-то?! Вот тебе конь, поезжай и не оглядывайся». Он не стерпел, оглянулся. Смотрит: на чем ткут, сидит, на мялке едет и в месте незнакомом. (117)
265. Жила тут одна недалеко от меня, так она векшицей была. Вот в один вечер муж ее смотрит: она мазью какой-то намазалась, взвилась да улетела. Он подождал маленько и сам обмазался. Тут его как понесет в трубу! Так он и вылетел. И прилетел туда, где они все собираются. Тут его баба к нему подскочила и давай на него ругаться: «Ты что здесь, старый хрыч, делаешь! Убирайся отсюда!» Дала ему липовую палку, а он на нее смотрит и видит: конь стоит. «Езжай, говорит, до дому и не оглядывайся!» Нельзя, стало быть, ему оглядываться-то было. Вот поехал он и уж у самого дома оглянулся. Видит: сам на липовой палке сидит. Так уж на ей до дому-то и доехал. (107)
266. У одного мужика жена в положении была. Раз пришел у ей муж выпивши, и спать все легли. Вдруг заходят две старушки, одна другой говорит: «Давай ребенка достанем, краюху хлеба положим». Другая: «Головенку засунем». Мужик-то проснулся, соскочил, давай всех будить. Одну-то бабу он узнал — она ходила детей принимать. (116)
267. Мама ко мне в Кашку шла осенью. В деревне соседней переночевать решила. Видит: старичок с дровами стоит. Спрашивает: «Переночевать можно?» — «Если жена разрешит». Пошли к ему, старуха ворота открывает, ругается. Не пустил ночевать. Мама мужика с возом увидала, спрашивает: «Можно переночевать?» — «Да мне не жалко, вот только у меня жена беременная». Зашли в дом, хозяйка хлеб достала, накормила. Про ту старуху, которая не пустила, сказала: «Векшица она. Я вот с двенадцатым животом хожу, ни одного ребенка не имею». Она ее научила опушку от мужиковых штанов или гасники на голое тело надевать и спать поперек полу. Уехала. На обратном пути к ним снова зашла, а у той уж зыбка висит, ребенок родился. (116)
268. Богатая была свадьба. Зловредную соседку не пригласили на свадьбу. Надо было ехать через перелесок к невесте в деревню. Зловредные люди стали догонять на санях. Заколдовала она свадьбу в волчью стаю, штук тридцать-сорок волков. Мороз был сорок градусов. Посмеялись зловредные люди и уехали в деревню. Волки задирали людей и не могли опять превратиться в них. (98)
269. А это оборотней опять делали. Как-то мы в Сибири были два года, это в девятнадцатом-двадцатом году. Там за Уньей есть Ушим, мы у старика жили на квартире, он путешествия всё рассказывал. Там у них раньше было закрепительное право, щас кто кого хочет, тот того и берет — по нраву, по вкусу, а раньше сходились по капиталу, молодые один другого не знали, не видели, ну ты богато живешь, я — богато, у нас по капиталу и сватовья должны. Мы сына женим или он дочь запросватает, ну, это факт был. Вот старик, ему сто десять лет было, он чудеса рассказывал. Вот Обь была река. Я ее не знаю, он, грит, раньше там рыбачил. Дак там даже в воде можно спать, только на рыбу пальцем не показывай, в воде спи. Покажешь — будешь задыхаться, а с лешим договоришься — спи в воде. Токо не показывай пальцем, если рыба подходит. Все это он рассказывал, интересно больно. Вот была свадьба одна, а хозяину-то, что-то не по ему вышло дело-то, ну, он над этой свадьбой хотел подшутить. Сын его уехал по невесту — ведь раньше ездили сватьи, тысяцкий, бояры называлися, с колокольцами едут там по невесту, свадьбу гуляют потом у жениха. А ограда была большая. Он хотел пошутить, ему невзлюбилось чё-то, не по нему вышло, он, грит, когда все заехали, как-то там по-своему сделал их оборотнями, на волков. Ограду-то закрыли, а подворотню-то не вставили. Он думал: пускай полетают по ограде-то, вот по ограде полетают, а он обратно их людьми сделает. Хотел насмешку сделать, видите. А подворотню-то не догадался, что не закрыта, вот они и разбежалися по лесам, по долам. (13)