277. К одной знахарке меня водили с ногами под Березники. А мне опять антиресно. Двухэтажное здание, живет наверьху, внизу — кухня летняя. Вечером при закате солнца пришла она. Но к ней идти, так бутылку надо. Так вот пришла и спрашивает: «Кто первый?» А народу много было, я и вызвалась. Пришли, она раскладушку поставила, подушку положила. Говорит: «Раздевайся!» Я разделась. Она гладила все, массажировала, села за головой. Она стала считать, я за ней повторяю. Потом говорит: «Эдак спи и не гляди». Я тихонько в шифонер гляжу, там зерькало. Она меня увидела. Снова сказала: «Спи, закрой глаза». Сама читает молитвы. Потом я встала, она молитвы наставила на животе. Говорит: «Ты хитрая бабка». А пошла домой, говорит: «Дорогой ни с кем не разговаривай». Мужик шел рядом, спросил время. А я молчала, молчала да и говорю, сколько времени. Это ответила и сразу упала. (10)
278. И своего мужа лечила. Муж у меня ветеран войны. Заболел шибко крепко. От ранений заболел. Колдун его попортил. Эти колдуны — вредники. Из больницы сбежал. Он там две недели лежал. Так его соседи промеж руками привели. Неходячий был. Так я его лечила. Пил он много. Приносила ему водку. Я ему наговорила, взглянула — так рвет до победы. Я наговорила и легла спать. Встала в три часа, подошла к нему, а он целый горшок наблевал. Утром я подошла к нему, спросила. А он говорит: «Я не помню. Я в беспамятстве был». Я взяла этот горшок. Вылила в банку с водой. Заткнула пробкой и вынесла на крыльцо. А в банке сидит человек. Голова, уши человечьи, руки человечьи, а лапы собачьи и хвост. Как мышонка. Стоял у меня две недели. Люди смотрели. Потом приезжала врач из больницы. В микроскопель его смотрели. Унесли человечка. А человечек-то живой был, то лягет, то встанет. (3)
279. И вот одна мне нынче тоже рассказывала. В Камгорте опять такой случай был. Это вот выпивали, видно, за столом и до того довыпивали, что одна женщина у мужчины схватила стакан и говорит: «Я выпью!» А тот-то рассердился, что она хочет выпить, и такое ей сделал! Видимо, уже готово было у этого мужчины, чтобы попортить. Ее стало тут рвать. И она говорит это, старичка-де какого-то выблевала. Такое белое, как мясо. А они, говорит, его разглядели. Потом в глаза стали тыкать, а ему ни черта, говорит, не делается. Взяли бы да лучше понесли в больницу на проверку, да? Чтоб меньше разговору было. А они взяли да закопали. А потом, видимо, стали рассказывать, а те не поверили. Пошли его выкапывать, а там уж ничего нет. И вот у нее дочь все болеет, болеет очень, вся высохла. Говорит, себя готова всю исцарапать. Мне говорили, я не верила. А вот которая глаза-то тыкала, мне лично говорила. (50)