296. Вот тоже рассказывали. Праздник был какой-то. Да в гости к одним сосед пришел, мужик один. Ну все сели, выпили. Да им мало показалось. А у хозяйки на печке чекушка стояла, растиралась она из нее. Они и попросили: «Дай, говорят, нам!» Ну, хозяйка взяла чекушку-то левой рукой да наотмашь еще подала хозяину. Хозяин-от тот тоже наотмашь наливать стал, так у него получилось. Мужчина-то тот чертистый был, он и захворал сразу, тут же. Он на голбчик сел, сойти не может. Хозяин спрашивает: «Чё с тобой?» Хозяйка-то его по голове погладила, на улицу повела. И он за ней. Хозяин-то потом ей говорит: «Зачем ты пошла на улицу? Так он пусть бы и сидел и дергался бы». (70)
297. Мать маленькая была, лет восемь-девять. Недалеко, за два-три дома, жила колдунья. Она заболела. Дети бегали рядом с ее домом. В доме, слышат, стукоток стоит, как поленьями играют. Мы, грит, послушали, побежали в дом: «У Харитонихи не то пляшут, не то дерутся! Но мы никого не видели». Бабушка моя пошла смотреть. Ничё, уже тихо. Домочадцы пришли, дом открыт: она мертвая и вся в синяках, избитая. Говорят еще, что, когда умирают люди, которые много знают, их черти хотят, чтобы они их другим передали. А кто не передает, то до смерти забивают. (6)
298. Да, колдуны тяжко умирают. Вот в этом доме умирала колдунья, женщина. Ох и тяжко ей было. Так пока сын не залез на крышу, пока охлупень не разобрал, все не могла умереть. Под лавку аж ее заташшило между ножек, еле достали. Так она все звала к себе, все у снохи-то руку просила. Та-то не дала. А то передала бы она свое колдовство. (122)
299. Оне, еретники, недоброй смертью умирают. Иной человек умрет, как спит, а они наказаны. Дьявол их наказыват. Язык вытягат. А вот факт был. Один мужчина был. Жил он самостоятельно, дом-от большой, крыша круглая, матёрая. Тожо чертей знал. Но время вышло, видно, ему. На Печоре это было, там я людей знаю, по Унье проезжал не раз. У их был пацан-де годов пяти, он ведь всё понимат, лепёчет всё. А баба ушла корову доить, а он чё-то приболел, лежал на лавке больной, раньше коек не было. Он, говорит, лежал там, а пацан сидел тут на голбце. Она приходит с двора — корову-то подоила. А он говорит: «Мама! Каки-то три дяденьки зашли». Они ему показалися. «Двое-то тятю-то увели, а один на его место лег». — «Да ты чё врешь?!» — «Нет, мама. Тятю-то двое-те дяденьки забрали, а третий лег». Помер, он притворился, что помер. А народ-то везде одинаковый, оне это тоже берут на пушку. Ежели, говорят, дьявол, — пятки-то будешь жечь ему, огонь поставишь, он только мелькает. А ежели человек, — ему пятки будешь жечь, он не пошевелится. Вот и сделали. Приспособили огонь, подставили ему под пятки огонь, он как рванул, потолок кверху улетел. (13)
300. Старик-переселенец лежал в больнице. Наказывал сыну: «Умру, вызовите читать молитву надо мной одного старика. А сами уйдите». Старик читает и видит: рука откинулась, другая, нога, другая. Старик испугался, убежал. Утром приходят — тот на месте лежит, не шелохнется. Схоронили его. Но как ночь — ходит по полу, брякает. Что останется — съест. Они подымутся — никого нет. Тогда они мукой пол обсыпали — и остались следы, лапы. Они пошли к священнику. Он сказал, что старик-то богом проклятый и они должны его проклинать. Они стали проклинать его, он ходить перестал. (51)
301. За рекой у нас колдунья жила. Умирала очень долго, три дня мучилась. Сорока по коньку бегала все три дня. Муж оторвал конек и сбросил сверху. Сорока перестала бегать, и старуха умерла. Она вылетела из окна сорокой. (123)
302. Раз как-то старик один помирал, дак он двести сорожек съел и двести окуней. Это значит, двести мужчин и двести женщин. И от этого четыре тысячи чертей народилось. Сказывали, что он колдун, мужик-от этот. (27)
ПАСТУХИ ШАЛЯТ, А НА ВОЛКА МОЛВА ИДЕТ
Рассказы о знатливых пастухах
303. Пастух сам коров не пасет, их леший пасет. Филя у нас был, пастух, отец и мать сказывали. Берет у него лешак дойную корову и доит ее. Пастух если ему мешать станет, дак выше елок летит. Леший на трубочке играл. Это в старину все было. А теперь леших нет, теперь люди все сами лешие. (19)