А сидя[т] братьица Петровици-Сбродовици, они сидят да призадумались и не пьют, не едят, и не хвастают. И подходит к ним да князь Владимер: «Уж вы что же, вы братьица Петровици, не пьете́ вы едите́ и не кушаете, што вы белой лебедушки да не рушаете и ницим-то вы сидите́ да вы и не хвастаете?»
И говорит ему младший брат: «А цем бы нам тебе, князь Владимер, бы похвастати? Разве мы этим мы да ёрником похвастам всё. У нас есь-то родна сестра. Сидит она в высоком тереме и нихто про ей не знает и не ведает, и вышивает она шелками дорогима ковры разные. И за трема дверемя она решесцятыма и за трема замками она великима. И у нас-то нехто не знает про ей, што у нас есь сестра».
Подходит Алешенька Поповиць млад и говорит он им таковы речи́: «Бывал я у ей в своей горенки!»
Родной ей брат бросил в его ножичком, не попал он в Алешеньку Поповиця. И говорит Алешенька Поповиць млад: «Вы приедете к своёму широку́ двору, уж вы киньте ком бела́ снежка в околенку и тогды-то вы всё да всё увидите. И тогды-то вы всё про ей узнаете».
Приехали они вецерком поздно. И бросил ком снежку́ белого малой брат в околенку. И отпират она околенку, отпират и приговариват:
«Ах ты Олешинька ты мой Поповиць млад! Не ожидала я да дорога́ гостя́. У мня кушать нонце прохолонуло всё». И спускат она конець полотна на улицю (он по полотну лазил).
Что братьица родны да розгрубилисе и вырывали тогды двери с ободверинами, выхватывали сестру да за руку, за ногу и хотят у ей отсекци буйну голову.
А замолилась ему сестра жалобно: «Уже вы братьица вы да родимыя. Вы не бойтесь-ка стыду́ да сты́ду се́стрина, а вы побойтесь-ко да сты́ду женина. Ише к вашим-то к молодым жена́м а ездит к вам да стариньшина, а стары́й козак да Илья Муромець (ише к женам-то ездит!)
Тогды приехал-то к ней Алеша Поповиць млад: «Не ссеките у ей да буйну го́ловы, ише я-то ей взаму́ж возьму».
Это братьица родимые опешили, что «уедем мы да во чисто́ по́лё, а к молодым женам-то ездит Илья Муромец». А они боялись Ильи Муромьца — вся Россиюшка!
Это что-то было чудышко чудесное, —
По подне́бесью медведь летат.
Он широкима лапками помахивал,
А коротеньким хвостиком поправливал.
5 А ишо-то было чудышко чудесное, —
По синю морю жернова несет,
А по чисту полю карапь идет.
——
Н. Ф. Попова в год записи (1937 г.) — 73-летняя жительница дер. Нижняя Зимняя Золотица, последние 20 лет слепая.
Наталья Федоровна — дочь сказителя Ф. Т. Пономарева, одного из лучших былинщиков времени А. В. Маркова. Об отце Н. Ф. Попова вспоминала: «На тонской избушке сидишь с ним, семгу ловишь. Он к пецьке ле́гет. Лежит и поет. Сколько он перепевал! Камьское побоишшо, — долгое то, Илья Муромец да Добрыня Никитич да Олешенька Поповиць». Слышала от отца и «про Олешу и про братьев Петровицей». Сама могла вспомнить только начало былины о Дунае, былину о Чуриле, часть которой пересказала своими словами, и балладу о братьях-разбойниках, про которую говорила, что поет ее ребятам. Вспоминала отдельные стихи из «Ивана Горденовича». Былины и баллады называла одинаково «старина́ми». «Моряночку» записал от нее в 1934 г. и В. П. Чужимов, но текст этой первой записи не сохранился. Другие былины исполнить она тогда отказалась, ссылаясь на то, что «грех» их петь.
По словам Н. Ф. Поповой, покойная ее сестра Марья (мать сказительницы Серафимы Яковлевны Седуновой) знала от отца несколько старин, однако не певала их. От брата Василия Федоровича Н. Ф. Попова былин совсем не слыхала.
Красно солнышко катится да ко западу,
Ай да што ко западу солнышко да за́кату,
Да Владимера-то пир идет да на радости,
Ай да што на многие князи и на думных бо́яров,
5 А да што на руських могуцих на бога́тырей,
Ай да што на тех же поле́ниц на приудалыя,
Э да што на тех же на хресьянушек о да прожитосьних.
Ай да ишо вси-ти на пиру они сидя пьют и едят,
А да они вси-ти на пиру они си́дят и кушают,
10 Ай да они беленьку лебёдушку си́дя рушают,
Да они все же на пиру сидят пьяны и веселы,
Ай да они вси же да на пиру си́дя расхвастались:
И да што иной сидит хвастает широки́м-от двором,
Ай да што иной-от сидит и хвастает да добры́м конем,
15 А да што иной-от сидит хвастает да золотой казной,
А да што глупой сидит и хвастаёт молодой женой,
Ай да што безумный сидит хвастает родной сестрой.
А да што Владимир-князь во комнаты да похаживат,
Да он ведь тросточкой ходит покалачиват,
20 А да он ведь буйной-то головушкой да покачиват,
А да ведь он русыма кудрями да принатряхиват,
А да он ведь сам то говорил да таковы слова:
«А да уж вы гой еси, князи, вы думни бо́яры,
А да уж гой еси, руськие могучие да бога́тыри,
25 И да уж вы гой еси, кресьянушки прожитошны,
Ай да вы не знаете ли мене, братцы, да обручени́цю,
Да был обру́чницю мне да супротивницу?
Да еще беленько-то личико было бело снег,
Да уж как щечки-то у ей были маков цвет,
30 Да ишо ясны-ти были очи ясны, как у сокола,
А да еще черны-то брови, как у соболя,
А да што походоцка была да у ей эй пави́ная,
А да тиха рець-то была бы лебединая,
А да уж возрастом была не малая, умом крепка,
35 А да ещо было бы кого бы мне назвать княгиною,
А да што княгиною назвать было, царицёю».
А ишо старшей хоронится за середнего,
А да еще средьней-ёт хоронитсё за младшого,
А да што от младшего боярина ответа нет.
40 А да говорил князь Владимир во второй нако́н,
А да што говорил Владимир да во трете́й нако́н,
А да всё ведь старшой-от хоронится за середнёго,
А да ешо средней-от хоронится за младшего,
А да што от младшего боярина ответа нет.
45 От тут соходит-то со скамейки-то белоду́бовой,
Говорил тогды удалой да доброй молодец:
«Сблагослови-ко мне, князь Владимир, да слово вымолвить
И благослови мне, князь Владимир, да рець говорить,
И да не моги-ка мне за слово да головы сказнить,
50 И да ты моги меня за слово да помиловать».
А да говорил-то князь Владимир да таковы слова:
«А да говори-тко-се тебе-ка што надобно».
— «А да уж я знаю тебе да обручницу,
Да я обручнецу тебе знаю, супротивницю».
55 Да у того же короля-то земли, земли Задонецкой,
А да уж как есть-то у его есть это две доцери,
Што старшу-то зовут Настасья-королевична,
А да еше младшу-то зовут Апраксе́я-королевична.
А да Настасья-то она не твоя слега́,
60 А да не твоя-то Настасья и не тебе вёрстна́,
А да Опраксея она-то будет твоя слега́,
А да што твоя она слега́ и тебе вёрстна:
А да еще беленько-то лицо у ей, как белый снег,
А да еще щецки те у ей, как ведь маков цвет,
65 Да ешо ясны те очи, будто у сокола,
Еше те черны у ей брови да у соболя,
А да походоцка-то у ей да павиная,
А да еще реци-та у ей как лебединая,
А да ешо возрастом немалая и умом крепка,
70 А да ешо было можно ей назвать да княгиною,
Ишо можно ей назвать да всё царицею.