83. Про Василия турецкого [Идо́йло сватает племянницу князя Владимира]. Вариант с Печоры: Онч., 73.
Текст является второй записью на Печоре (и тоже в низовьях реки) этой редкой и поздней былины, возникшей как сплав сказочных и эпических мотивов. Эта запись позволяет уже наметить некоторые общие черты печорской обработки сюжета в отличие от беломорской и мезенской: действие начинается с пира в земле Турецкой, на котором властитель земли (у Ончукова — Гремит-король) поручает Идолу посватать за него племянницу князя Владимира (в золотицких и в одном из двух мезенских король — Издолище или Гремин — сам приезжает в Киев, и действие во всех вариантах начинается прямо с его приезда, см: Марк., 49, 79; Григ., III, 100, 107); имя девушки в обоих вариантах — Анна (в Зимней Золотице и на Мезени — Марфа); в обоих текстах она зазывает к себе на пир Идола под предлогом своего именинного дня (этот мотив имеется и в одном мезенском тексте — № 100, в золотицком она угощает Идолища якобы «на радости»).
Но имеются и некоторые отличия. Текст у Ончукова в своей начальной части испытал заметное влияние «Дуная»: образ Гремита-короля, вопрос его, не знает ли подходящей для него невесты, описание Анны Идолом — все это перенесено из традиционного начала былины о Дунае. В публикуемом тексте кратко излагается поручение Василия Идолу, но далее включается эпизод колдовского гаданья, который настраивает слушателей на ожидание определенной развязки. Варьируется и эпизод расправы с Идолом: в варианте Ончукова она происходит на вражеском корабле, на который приходит Анна, и она сама отсекает у пьяного Идола голову — в нашем тексте рассказано, что пир устраивается на собственном корабле Анны, куда она заманивает Идойла, и с ним расправляется Добрыня (в вариантах из Зимней Золотицы и с Мезени Идолища убивают тоже богатыри). Все эти отличия и вариации отдельных эпизодов не меняют, однако, идейного смысла былины, в центре которой — образ смелой и ловкой девушки, хитростью одолевающей врага.
Записанный от Кузьмина вариант — один из лучших на данный сюжет по четкой, стройной композиции и строго выдержанному эпическому стилю. Обращает на себя внимание выразительный образ захмелевшего Идойла (стихи 112—127). При лаконичности повествования исполнитель не упускает ряда тонких деталей: поведение Идойла в гриднях князя Владимира (стихи 30—31), внешнее проявление поспешности, с которой князь бежит к племяннице (стихи 40—41), противопоставление — шлюпка белая с корабля Анны, на которой едет Алеша Попович, и шлюпка черная, которую спускает со своего корабля Идойло (стихи 66—69, 94—95).
Имя Василий турецкий встречается в варианте с нижней Печоры былины о Соломане-царе, где им заменено традиционное имя похитителя жены Соломана — Василий Окульевич (Леонт., 9).
84. Про Дюка. Печорские варианты см. в комментарии к тексту № 3.
Превосходный текст, обнаруживающий большое мастерство Кузьмина как сказителя былин. В тексте нет специфических для печорской традиции мотивов, кроме традиционного на Печоре упоминания Малой Галичи и Карелы пребогатой. Отсутствует эпизод высматривания Киева в подзорную трубочку, не упоминается подарок, привезенный Дюком Илье Муромцу (перчатки). С другой стороны, наблюдаются элементы, сближающие текст с прионежскими вариантами: чудесные и опасные заставы на пути в Киев; недоумение оценщиков при виде сверкающей Галичи — неужели Дюк велел спалить Галичу к их приезду?; каждодневная мена масти Бурушкой в эпизоде состязания конями; презрительное обращение Дюка к Чуриле в конце былины: «Не с богатырями бы тебе, Чурила, ведаться, А водиться бы с киевскими бабами» (см., например, все эти мотивы: Рыбн., I, 16, 29; Гильф., II, 85, 152, 159 и др.). Очевидно Т. С. Кузьмин слышал или читал былину в прионежской редакции или в обработке, использовавшей прионежские тексты. Вместе с тем есть детали, восходящие и к другим былинам: ср. образ Чурилы (стихи 51—53) с описанием первого появления Чурилы в былине Кирши Данилова об этом богатыре (К. Д., 18); юмористическое изображение того впечатления, которое он производит на женщин (стихи 54—56), текстуально совпадает с соответствующими стихами нижегородского текста из сборника Киреевского (Кир., IV, стр. 87) и варианта сказительницы А. М. Пашковой (Пар.-Сойм., стр. 76). Начальные же стихи текста Кузьмина (1—4) непосредственно связаны с известными стихами Лермонтова — вступлением в «Песню про купца Калашникова» («Мы сложили ее на старинный лад», «Мы певали ее под гуслярный звон»).
Нотное приложение XXIII. Нерасчлененный напев песенно-речитативного склада. От исполнителя записан еще один былинный сюжет с этим напевом (Про Василия турецкого, № 83).