(Много тут говоритце, я онну́ осень спевал, так мало запомнил).
——
А. С. Дуркин в 1942 г. — 75-летний больной старик. Служил в царской армии, участвовал в Русско-японской войне. Самоучкой выучился грамоте. В молодости очень любил петь песни и в армии был запевалой.
Былины слыхал от отца Марфы Дмитриевны Дуркиной (о ней см. на стр. 101). Исполнил одну старину «Про тура́», хотя знал еще несколько былин, но «не по порядку», поэтому исполнить их отказался.
21
ПРО ТУРА́ [ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СКУРЛАТ-ЦАРЬ]
Плыли, выплывали два гнеда́ тура́,
Навстречу тура́м идет мать родна́:
«Где вы, туры́, были-по́были,
Чего вы, туры́, видели, слушали?»
5 — «Были мы, маменька, во Ша́хове
И были во Ля́хове,
Саратынское поле поперек прошли,
В сто́льной Киев-град во полночь пришли.
Городские-то ворота открывалися,
10 А не чудо, право, мы видели, —
Девицу, в одной она рубашечке без пояса,
В одних чулочиках без шыблетиков,
Забродила она во Пуча́й-реку́,
Брала она книгу Голубе́нную,
15 Клала эту книгу на сер горюч каме́нь,
Не читала она, больше плакала».
Говорила ихна тут мать родна́,
Та ли турица злоторогая:
«Ой вы гой еси, туры́, дети малые,
20 Кака ведь вам тут красна́ девица?
И не турица злоторогая —
Пресвята мать богородица,
Она чует над Киевом невзгодушку,
Чует над городом великую».
25 Нападает на Киев етто Скурлат-царь
С большим сыном со Семёнушком,
Со зятюшком Семёнушкой.
А у его-то, у собаки, силы множество:
По пра́ву руку собаки сорок тысячей,
30 По ле́ву руку собаки сорок тысячей»,
Переди́ его, собаки, сорок тысячей,
Зади́ его, собаки, числа́-смёту нет.
От того-то па́ру лошади́ного,
От того-то то́поту кони́нного
35 Не видно было солнца красного.
Они ставили шатры черна бархата,
Ставили столы дубовые,
Што тот-то царь и Скурла́т-царь,
Садился он на стул на ремё́щатой,
40 Писал он ярлык-грамотку
Тому-то солнышку Владимиру
«Кого послать бы к солнышку?»
Выбирали они из трехсот татарина,
Из трех они сот выбрали тридцать татарин,
45 Из тридцати они выбрали три татарина,
Из трех-то выбрали одного татарина,
Татарина они заморского.
Голова-то у его, как пивной котел,
Шо́рища у его, как больши́ ча́шища,
50 Руки у его, как больши́ гра́блища,
Ноги у его, как больши́ кычы́жища.
Говорил тут ему Скурла́т-царь:
«Поезжай, — грит, — ты в сто́льне-Киев-град,
Поезжай, — грит, — ты не дорогою,
55 Заезжай, — грит, — ты не воротами,
Заходи, — грит, — ты в дом не дверями».
Тут он занес-от до Владимира, он всю силу прикосил, и взяли они Илью Муромца, старого казака, послали. Прикосил он, — грит, — тут всю святу́ орду́.
(Вот я дальше-то и не помню, не знаю, таки врать не буду. Люблю говорить по делу, а без дела не знаю, так и не баю).
——
Марфе Дмитриевне Дуркиной, крестьянке из дер. Уег, было в 1942 г. 70 лет. Неграмотная, но очень любознательная и сведущая, она любила рассказывать о своей тяжелой жизни: как перенесла смерть мужа, смерть десяти своих детей, как под старость, больной и одинокой, приходилось жить у чужих людей.
От М. Д. Дуркиной записано четыре былинных текста. В недалеком прошлом сказительница исполняла еще несколько былин, знание которых перешло к ней по семейной традиции. Расспросы собирателей о былинах доставили Марфе Дмитриевне большое удовольствие. Она с гордостью вспоминала отца и мать, которые знали очень много старин, что подтверждали многие жители Уега. Ко времени встречи с собирателем М. Д. Дуркина былины уже не исполняла и плохо помнила. В Уеге пользовалась славой хорошей вопленицы.