Послали Олешеньку. Олешенька поехал. Подъезжат к тому до́бру мо́лодцу.
На третий раз Олешенька Попович подъезжает ближе, Иванушка Сокольничек говорит: «Не сказывай да не спрашивай», — говорит.
Поехал Олешенька Попович и подъезжат к товарищам, а стар казак Илья Муромец говорит: «Самому надо съездить, кипятите котлы, а сам я съезжу».
Подъезжат во чисто́ поле и говорит: «Уж ты ой еси, детина, добрый мо́лодец, как тя именем зовут, какого ты роду-племени?» А он опять не отвечат. На второй раз опять говорит: «Какого ты роду-племени, какого отца-матери, как тебя именем зовут?» А он опять тут не здравствует. Третий раз спрашиват. Тогда Илья Муромец говорит: «Давай, — говорит, — бороться, если ты не отвечашь». Ну и стали боротьца. Боролись, боролись, зе́млю-мать до пол-ноги́ пробили. Боролись, боролись второй раз — до колена пробили, а третей раз пробили землю до пояса.
Иванушка Сокольник старо́го казака Илью Муромца и бросил, подколоть хочет. А стар казак Илья Муромец и говорит: «Старо́му казаку Илье Муромцу смерть во чи́стом поле не писана». Старо́му казаку Илье Муромцу силы вдвоем прибыло. Свалил с груде́й Иванушку Соколика, и опять стали боротьца. Боролись они, боролись. Стар казак Илья Муромец бросил Иванушку Соколика, вынимат свой кинжалище и спрашиват: «Как тебя, детинка, зовут, какого ты роду-племени?» — «Я, — грит, тебя валил, не спрашивал, и ты вали меня, не спрашивай». Нож вынимат, а бог не допускат, рука в плечи не дошла, стала. Опять стали снова боротьца. Долго дело деется, скоро сказыватца, опеть Илья Муромец его сбросил, опеть вынимат кинжалище, а рука в локти застоялася, опять говорит: «Я тебя валил, не спрашивал, и ты меня вали, не спрашивай». Потом опеть стали боротьца третий раз. Илья Муромец опеть свистнул — рука у него в кисти отстоялася. «Скажи, — говорит, — детинка, какого ты роду-племени, какого отца-матери, как тебя именем зовут? [У] меня, — грит, — рука отстоялась». А он отвечат: «А я, — грит, — Иванушка Сокольничек. Илья Муромец и заплакал: «Эх, да я, — грит, — тебя прижил. Я у твоего тятеньки жил во конюхах».
Теперь стар казак Илья Муромец стал от его отходить. Стал на лошадь садитьца. Трое сутки ведь они боролись, стягались, сын да отец.
Иван Сокольничек поехал так в избу ту у матери раскатом и говорит матери: «Ты, — грит, — выб..... меня прижила, меня люди корят». Приехал к своим товарищам.
Тут и конец, а мне кривой жеребец.
23
О ДОБРЫНЮШКЕ НИКИТИЧЕ [ДУНАЙ]
Поехал Добрынюшка Никитич свататьца к Семену Лиховитому. Свадьбу сыграли. Семен не хотел отдавать девки, а девка сама пошла. Поехали и повенчались.
Добрынюшка Никитич поехал во чи́сто поле искупать коня. И́скопыть вели́ка показалась ему, шатер, и лошадь стоит, ест пшено белоярово. Лошадь спустил, кони подрались и быстро помирились и стали есть пшено белоярово из одного мешка. Зашел, в избу вступил, а там богатырица разметалася. Он на сону́-ту ей и притворил. Она потом прочухарилась и грит: «Что ты, Добрынюшка, сделал, осквернил меня». А он и отвечает: «Я, — грит, — возьму тебя замуж, поедем со мной». Сели на лошадей да и поехали. А сестра ее за Олешеньку пошла.
Добрынюшка говорит: «Надо коли в реке покупатьца». Оба с женой Марьей Семеновной и выкупались в реке. Покупались и пошли к венцу. Обвенчались и пир стали пировать.
Марья Семеновна напилась пьяна́ и прирасхвасталась и говорит: