Отъезжал Соловей за моря синие.
Вта́поры поехал и голый щап Давыд Попов,
Скоро за морями исторгуется,
А скорей того назад в Киев прибежал.
Приходил к ласкову князю с подарками,
Принес сукно смурое
Да крашенину печатную.
Втапоры князь стал спрашивати:
«Гой еси ты, голый щап Давыд Попов!
Где ты слыхал, где видывал
Про гостя богатого,
Про молодого Соловья сына Будимировича?»
Отвечал ему голый щап:
«Я-де об нем слышал,
Да и сам подлинно видел —
В городе Леденце у того царя заморского
Соловей у царя в протаможье попал,
И за то посажен в тюрьму,
А корабли его отобраны
На его ж царское величество».
Тут ласковый Владимир-князь закручинился, скоро вздумал о свадьбе, что отдать Запаву за голого щапа Давыда Попова.
Тысяцкий — ласковый Владимир-князь,
Свахою — княгиня Апраксевна,
В поезду́ — князи и бояра
Поезжали ко церкви божии.
Втапоры в Киев флот пришел богатого гостя
Молода Соловья сына Будимировича,
Ко городу ко Киеву.
Якори метали во быстрый Днепр,
Сходни бросали на крут красен бережок,
Выходил Соловей со дружиною
Из Сокола-корабля с каликами,
Во белом платье сорок калик со каликою.
Походили они ко честной вдове Амелфе Тимофеевне.
Правят челобитье от сына ее, гостя богатого,
От молода Соловья Будимировича,
Что прибыл флот в девяносте кораблях
И стоит на быстром Непре, под городом Киевом.
А оттуда пошли ко ласкову князю Владимиру
На княженецкий двор
И стали во единый круг.
Втапоры следовал со свадьбою
Владимир-князь в дом свой.
И пошли во гридню светлые,
Садилися за столы белодубовые,
За яства сахарные,
И позвали на свадьбу сорок калик со каликою.
Тогда ласковый Владимир-князь
Велел подносить вина им заморские и меда сладкие.
Тотчас по поступкам Соловья опознавали,
Приводили его ко княженецкому столу.
Сперва говорила Запава Путятишна:
«Гой еси, мой сударь дядюшка,
Ласковый сударь Владимир-князь!
Тот-то мой прежний обрученный жених
Молодой Соловей сын Будимирович,
Прямо, сударь, скачу — обесчещу столы».
Говорил ей ласковый Владимир-князь:
«А ты гой еси, Запава Путятишна!
А ты прямо не скачи, не бесчести столы».
Выпускали ее из-за дубовых столов,
Пришла она к Соловью, поздоровалась,
Взяла его за рученьку белую
И пошла за столы белодубовы,
И сели они за яства сахарыне, на большо место.
Говорила Запава таково слово
Голому щапу Давыду Попову:
«Здравствуй, женимши, да не с кем спать!»
Втапоры ласковый Владимир-князь весел стал,
А княгиня наипаче того,
Поднимали пирушку великую.
А й старый казак Илья Муромец,
А говорит Ильюша таково слово:
«Да ай же, мои братьица крестовые,
Крестовые-то братьица названые,
Молодой Михайло Потык сын Иванович,
Молодой Добрынюшка Микитинич!
А едь-ко ты, Добрыня, за сине море,
Кори-ко ты языки там неверные,
Прибавляй земельки святорусские.
А ты-то едь еще, Михайлушко,
Ко той ко корбе ко темныи,
Ко той ко грязи ко черныи,
Кори ты там языки все неверные,
Прибавляй земельки святорусские.
А я-то ведь старик да постарше вас,
Поеду я во далече во чисто поле,
Корить-то я языки там неверные,
Стану прибавлять земельки святорусские».
вернуться
46. Михайло Потык. Гильфердинг, I, № 52. Записано от Н. Прохорова.
Былины воинского содержания, как правило, повествуют о борьбе богатырей с иноземными захватчиками. Многовековая борьба восточных славян со степными народами, затем с ордынским игом заслонила события эпохи становления и расширения Киевского государства. Прежде чем защищать «Святую Русь», надо было ее создать, а это не делалось само собой. В древних эпических произведениях могли воспеваться подвиги героев, которые «корили языки неверные», «прибавляли земельки святорусские». Отголоски такой деятельности — в начале былины: ею занимаются Илья, Добрыня, Михайло Потык. Потык, найдя себе невесту, забыл о поручении, и в Киеве ему пришлось выдумывать историю с неполученной данью; правда, потом эта история стала реальностью, но события былины пошли в другом направлении. На эпическом фоне деятельности богатырей разыгралась драма далеко не воинского характера.
В образе Марьи Лебеди белой причудливо переплелись древнейшие черты девы-оборотня, волшебницы, взятой в жены из иного мира обыкновенным человеком, и средневековые представления о женщине как воплощении зла, предательнице, жестокой и льстивой авантюристке. Безмерное коварство и жестокость жены противопоставлены беспредельной доверчивости мужа, верности его слова, его привязанности к жене.
Захоронение в колоде (выдолбленное толстое бревно) известно по археологическим раскопкам и по письменным источникам (например, павших в Куликовской битве воевод везли в Москву в колодах). Договор о сошествии в могилу живым одного из супругов в случае смерти другого — отголосок древнеславянского обычая захоронения живой жены вместе с умершим мужем.