Ай во стольном во городе во Киеве
Ай у ласкова бы князя у Владимира
Заводилось пированьице, почестен стол
Да для многих князей да многих бояров,
Да для сильных могучих да богатырей,
Да для всех полениц да преудалыих,
Да про всех купцов-гостей торговыих,
Да про тех бы казаков да со тиха Дона,
Да про тех бы калик да перехожиих,
Перехожиих калик да переброжиих.
Еще все бы на пиру да напивалися,
Еще все бы на честном пиру наедалися
Еще все бы на пиру были пьяны-веселы.
Да один на пиру сидит — не пьет, не ест,
Он не пьет, не ест да он не кушает,
Еще белой-то лебедушки да все не рушает,
Еще серыми гусями да не закусыват.
Да Владимир-князь по грынюшке похаживат.
Он ведь с ножечки на ножку переступыват,
Он сапог бы о сапог сам поколачиват,
Еще белыми руками да приразмахиват,
Да златыми-то перстнями все нащалкиват,
Да русыми-то кудрями принатряхиват,
Да из уст тако слово да выговариват:
«Еще все ведь на пиру сидят пьяны-веселы,
И все пьют-то, сидят да все-то кушают,
А один на пиру сидит, да не пьет, не ест,
Он не пьет, не ест, сидит да не кушает,
Еще белой-то лебедушки да не рушает».
Да Владимир таку речь да выговариват:
«Уж ты ой еси, Данило да сын Игнатьевич!
Ты не пьешь, не ешь, сидишь да не кушаешь,
Уж ты белой-то лебедушки да не рушаешь,
Еще серыми гусями да не закусывашь.
На меня ли ты на князя да лихо думаешь?
На мою ли ты на княгинюшку да Опраксию?»
Говорил-то Данило да таково слово:
«Уж ты батюшко Владимир стольнокиевский!
Ты позволь же ты мне да слово молвити,
Слово молвити мне да речь гово́рити.
Не изволь же ты за слово скоро ска́знити,
Не садить бы меня во темные по́гребы,
Не ссылать бы во ссылочки во дальние.
Ты спусти-ко-ся, Владимир, да в три мона́стыря,
Да во те же монастыри душу спасти,
Да постричься во платье во черное,
Ай во те же во схимушки во спасеные:
Как и смолоду у мня много было бито-граблено,
Занапрасно много крови было проливано».
Говорил ему Владимир да таково слово:
«Уж ты ой еси, Данило да сын Игнатьевич!
Я спущу как тебя да в три мона́стыря, —
Да не будет у меня да думы крепкоей,
Да не будет у меня да слуги верного,
Да не будет стены городовоей.
Да пройдет тут славушка великая
Да по всей бы земле, по всей вселеннои,
Да пройдет эта слава в прокляту́ Орду,
Что разошлись богатыри по мона́стырям».
Говорил-то Данило да сын Игнатьевич:
«Уж ты батюшко Владимир стольнокиевский!
Еще есть у меня да чадо милое,
Чадо милое, чадышко любимое,
Еще на́ имя Михайло да сын Данилович.
Я отдам его тебе да во слу́жение, —
Еще будет он тебе да дума крепкая,
Еще будет он тебе да слуга верныи,
Еще будет стена да городовая».
Да спустил его Владимир да в три мона́стыря.
Да ушел-то Данилушко в три мона́стыря
Да постригся во платьице во черноё,
Да во те же во схимушки спасёные.
Разошлась тут славушка великая
Да по всей земле, по всей вселенныи,
Да ушла эта славушка в прокляту Орду.
Да во ту же пору было да во то время
Из-за моря, моря да моря синего,
Из-за поля, поля да поля чи́стого
Поднимался вор-собака Кудрева́нко-царь
Под тот же да под красен Киев-град
Со любимым своим зятелком со Ко́ньшиком,
Со любимым своим шурином со Ко́ршуном.
Да под Коньшиком силы да сорок тысячей
Да под Коршуном силы да двадцать тысячей,
Под самим-то под собакой да числа сметы нет.
Еще ехали они да по чисту полю,
По тому же по раздольицу широкому;
Еще выехали на шо́ломя окатисто,
Па окатистое на шо́ломя, на увалисто.
Как неверная земля да потаилася,
Как ведь русская земля возременилася.
Приближалися на луга на княженецкие,
Становили шатры да чернобархатны.
вернуться
Богатыри, былины о которых составляют данный раздел, известны одним воинским подвигом. Большинство былин входят в Киевский цикл и по историческим приметам датируются XII—XIII вв.
вернуться
34. Данило Игнатьевич и сын его Михайло. Григорьев, II, № 19 (231). Записано от Е. Д. Садкова.
В былине развивается тема преемственности богатырских поколений: старые воины неизбежно должны уступить место молодым, причем в эпосе последние, как правило, малолетки (Ермак). Таков и Михайло Данилович, которого отец оставляет вместо себя, затем передает ему богатырское снаряжение и вооружение, коня со сбруей, а главное — свой воинский опыт. Примечателен наказ старого Данила Игнатьевича сыну побивать полки окольные, не ездить в толщу-матицу; речь шла о том, чтобы Михайло бил противника с наиболее уязвимых флангов. Упоенный «легкостью» первых побед, Михайло забывает наказ отца и едва не платит за это жизнью.
Царя Кудревана этой былины ученые сближают с половецким ханом Шаруканом, войска которого были разбиты войсками русских князей на р. Суле под Лубном в 1107 г. К этому же времени (1106—1108) относится путешествие игумена Даниила в Иерусалим. Предполагается, что паломник Даниил был прототипом Данила Игнатьевича. Другое историческое событие, возможно, повлиявшее на содержание былины, — сражение с половцами на р. Супое (1136 г.), когда был убит известный по историческим источникам воин Иван Данилович.