Собирал Владимир да почестен пир
Для всех купцов-гостей торговыих,
Да для сильных могучих для богатырей,
Да для тех полениц преудалыих,
Для всех-то крестьянушек прожиточных.
Пир-от идет нонче навеселе,
Еще тихая беседа вся на радостях.
Еще все бы на пиру да напивалися,
Еще все бы на честном пиру наедалися.
ПОТАП АРТАМОНОВИЧ[63]
Из того ли из города из Киева
Выезжал-то удалый добрый молодец,
Молодой Потап сын Артамонович,
От рожденья молодцу семнадцать лет.
Он конем владел да копьем шурмовал,
Вывозил-то бочки с зелены́м вином,
Вывозил-то бочки пива пьяного,
Вывозил-то бочки меду сладкого,
Вывозил-то хлеба он обозами.
Выезжал-то середи поля он чистого,
Становил он бел полотня́н шатер,
Становил столы да он дубовые,
На столах-то ествы все саха́рные,
На столах-то питья́ да разноличные.
Как уж пил-то, ел да забавлялся он,
Попил, поел да тут и спать он лег, —
Спит-то, храпит, да как порог шумит.
Как стоял-то его конь, лошадь добрая,
Стоял-то его конь да у сыра дуба.
Ему насыпано пшеницы белояровой
Да поставлена вода была сладка-медовая.
Не ест конь пшеницы белояровой,
Да не пьет он сыты-воды медовоей,
Да повеся стоит конь буйну голову,
Потупя ли очи во сыру землю,
Да бьет-то копытом во сыру землю, —
Вся дрожит-то матушка сыра земля,
Да сыроё-то дубьё расшаталося,
Да сухоё-то пеньё поломалося.
Ото сна детина разбужается,
Выскакивал детина из бела шатра
В одной-то рубашечке без пояса,
В одних-то чулочиках без чеботов,
Да хватил свою палицу боёвую,
Бьет он коня да по тучны́м ребрам:
«Еще волчья, конь, сыть да травяной мешок!
Что же стоишь да ты не пьешь, не ешь?
Пшеница ли моя тебе не дошлая?
Вода ли моя тебе не сладкая?
Не слыхал ли ты граянья воро́ньего?
Не слыхал ли ты крику богаты́рского?»
Провещился конь да лошадь добрая
Еще русским языком человеческим:
«Уж ты ой еси, хозяин, сударь ласковый,
Молодой Потап сын Артамонович!
Подходил-то собака, злой Скурла-царь,
Еще Скурла-царь да сын Смородович,
Еще прямо идет да в славный Киев-град.
Хочет он Киев-град да во плен спленить,
Божьи наши церкви на огне сожечь,
Да чудны наши иконы на поплав реки,
Почестные монастыри во грязь стоптать,
Самому князю Владимиру голову срубить,
А его княгиню за себя-то взять».
Помутились у детины очи ясные,
Осердилось у его да ретиво сердце.
Стал-то детина снаряжатися,
Стал-то детина сподоблятися.
Налаживал он латы булатные,
Накладывал нагруднички укладные
Да на шею кольчужку позолочену,
На головку колпак земли Греческой.
Еще латы были двадцать пять пудов,
Нагрудник-то был да десять пудов,
Да на шею кольчуга была пять пудов,
На головку колпак да сорока пудов.
Берет-то с собой да саблю вострую,
Да берет-то палицу боёвую,
Берет-то лук со стрелами калеными,
Да берет-то копейце бурзамецкое.
Уздал-то, седлал он коня доброго,
Двенадцать клал подпруг шелковых,
Он тринадцату клал через хребетну кость, —
Да не для-ради басы, да ради крепости,
Еще ради побежки лошадиноей,
Не оставил чтобы конь да во чисто́м поле.
Еще клал-то он войлочки-подпотнички,
Да на войлочки седелышко черкальское.
Скочил-то детина да на добра коня,
Повернул конем да как лютым змеем,
Притугаёт своя да коня доброго.
Как въехал-то он в силу, в прокляту литву,
Как сколько-то силы он саблей секет,
Еще вдвое-втрое он конем топчет.
Уж как бил-то, ломил целы суточки, —
Приустали его да руки белые.
Как оттуль-то детина поворот дает,
Приезжал-то детина ко белу шатру,
Привязал коня он ко сыру дубу,
Насыпал ему пшеницу белоярову,
Наливал-то сыты-воды медвяноей,
Заходил-то детина во белой шатер,
Садился детина за дубовый стол,
Попил-то, поел да забавлялся тут,
Попил, поел да тут и спать он лег, —
Спит он, храпит, да как порог шумит.
Как стоял его конь да у сыра дуба,
Не зобал он пшеницу белоярову,
Не пил-то воду да он медовую,
Как бил-то копытом о сыру землю, —
Вся дрожит-то матушка сыра земля,
Как сыроё-то дубьё расшаталося,
Как сухоё-то пеньё поломалося,
В озерах водица поплескалася,
У шатра тынинки все повыпали.
Ото сна детина пробуждается,
Выходил скоренько из бела шатра,
Да хватил свою палицу боёвую,
Бьет он коня по тучны́м ребрам:
«Волчья ты сыть, конь, травяной мешок!
Что же стоишь да не пьешь, не ешь?
Пшеница ли моя тебе не дошлая?
Вода ли моя тебе не сладкая?»
Провещился конь да лошадь добрая
Еще русским языком человеческим:
«Уж ты ой еси, хозяин, сударь ласковый,
Молодой Потап сын Артамонович!
Подходит-то собака, злой Скурла-царь».
вернуться
63
35. Потап Артамонович.
Потап Артамонович — вариант образа Михаила Даниловича, но действующий самостоятельно, без опеки старших богатырей. Молодой богатырь — надежный защитник Киева.
В предыдущей былине у Кудреванка-царя в войске