Закручинился князь, запечалился
Той тоской-печалью великою;
Богатырей-то во граде не случилося:
Илья Муромец уехал на желтые на пески,
А Добрыня Никитич на Воргановых горах,
А Самсон-богатырь во дальних городах,
А Алеша Попович за синим морем гулял, —
Никакого богатыря не пригодилося.
Рассказали князю голи кабацкие:
«Ты солнышко наш Владимир-князь!
У нас есть-то Василий сын Игнатьевич,
И может со Батыгой поправиться.
И пропил Васильюшко житье-бытье,
Все житье-бытье и богачество,
Теперь нечем Василью опохмелиться,
И лежит нынь Василий в кабаке на печи».
И солнышко наш Владимир-князь
Пошел по кружалам государевым,
По тем ли по царевым кабакам,
По кабакам, по питейным домам,
И нашел тут Василья в кабаке на печи.
И сходит Васильюшко со печки долой,
С лица зашел, поклонился князю:
«Солнышко наш Владимир-князь!
Ты не знаешь кручины моей великия, —
У тебя есть кручина великая,
А у меня горе-печаль еще больше твоей:
Что трещит-болит у меня буйна голова,
И дрожит у меня жилье подколенное,
Теперь не чем мне, Василью, опохмелиться;
Опохмель-ко меня чарою опохмельною,
Тогда я со Батыгой поправлюся».
И Владимир князь стольнокиевский
Наливает ему чару зелена вина,
Зеленого вина полтора ведра,
Другую наливает пива пьяного,
Третью — рюму меду сладкого,
И составили питье в одно место,
Становилося питья полпята ведра.
И принимает Василий единой рукой,
И выпивает Василий на единый здох.
Заскочил-то Василий на стенку городовую,
Натягивает Василий свой тугой лук,
Накладывает Василий калену стрелу,
И стреляет Василий ко Батыге во шатер.
Убил он три головки, кои лучшенькие,
Убил сына — Батыгу Батыговича,
Убил зятя — Тараканника Каранникова
И убил думного дьяка вора-выдумщика.
И пишет Батыга князю со угрозою:
«Ты старый пес, ты Владимир-князь!
Ты подай-ко мне из Киева виноватого,
У меня кто убил три головы».
И тот ли Василий сын Игнатьевич
Пошел по конюшням кленовыим,
Выбирал себе жеребчика неезженого,
И садился на жеребчика неезженого,
И приезжает Василий ко Батыге на лицо,
И прощается Василий во первой большой вине:
«Прости меня, Батыга, в первой большой вине:
Я убил три головки, кои лучшенькие.
Опохмель-ко меня чарою похмельною,
Пособлю я тебе взять славен Киев-град».
На те речи Батыга понадеялся,
Наливает ему чару полтора ведра вина,
И другую наливал пива пьяного,
И третью наливал меду сладкого,
И составили тут питье в одно место,
И становилося питья полпята ведра.
И принимает Василий единой рукой,
Выпивает Василий на единый здох,
И говорит тут Батыге таково слово:
«Ай же ты, Батыга сын Сергеевич!
Дай-ко ты мне силы сорок тысячей,
Я пойду-подступлю под славен Киев-град».
На те речи Батыга обнадеялся,
Давал ему силы сорок тысячей.
И отъехал Василий прочь от Киева,
И прибил-пригубил всех до единого.
И размахалась у Василья ручка правая,
И разгорелось у Василья ретиво сердце,
И прибыл-пригубил до единого,
Не оставил Батыге на семена.
И уезжает Батыга прочь от Киева
С тою ли со клятвою великою:
«Не дай бог бывать боле под Киевом,
Ни мне-то бывать, ни детям моим,
Ни детям моим и ни внучатам».
Сильные могучие богатыри во Киеве;
Церковное пенье в Москве-городе;
Славный звон во Нове-городе;
Сладкие поцелуи новоладожанки;
Гладкие мхи к синю морю подошли;
Щельё-каменьё в Северной стороне;
Широкие подолы Олонецкие;
Дубяные сарафаны по Онеге по реке;
Грязные подолы по Моше по реке;
Рипсоватые подолы почезерочки;
Рядные сарафаны кенозерочки;
Пучеглазые молодки слобожаночки;
Толстобрюхие молодки лексимозерочки,
Малошальский поп до солдатов добр.
Дунай, Дунай,
Боле петь веред не знай!