Выбрать главу
Раздумался Сухмантий Одихмантьевич: «Не честь-хвала мне молодецкая Не отведать силы татарския, Татарския силы, неверныя». Направил он своего добра коня Через ту матушку Непру-реку: Его добрый конь перескочил. Приезжает Сухмантий ко сыру дубу, Ко сыру дубу кряковисту, Выдергивал дуб со кореньями, За вершинку брал, а с комля сок бежал, И поехал Сухмантьюшка с дубиночкой. Напустил он своего добра коня На ту ли на силу на татарскую, И начал он дубиночкой помахивати, Начал татар поколачивати: Махнет Сухмантьюшка — улица, Отмахнет назад — промежуточек И вперед просунет — переулочек. Убил он всех татар поганыих. Бежало три татарина поганыих, Бежали ко матушке Непре-реке, Садились под кусточки под ракитовы, Направили стрелочки каленые. Приехал Сухмантий Одихмантьевич Ко той ко матушке Непре-реке, — Пустили три татарина поганыих Те стрелочки каленые Во его в бока во белые. Тут Сухмантий Одихмантьевич Стрелочки каленые выдергивал, Совал в раны кровавые листочки маковы, А трех татаровей поганыих Убил своим ножищем-кинжалищем.
Садился Сухмантий на добра коня, Приезжал ко городу ко Киеву, Ко тому двору княженецкому, Привязал коня ко столбу ко точеному, Ко тому кольцу ко золоченому, Сам бежал во гридню во столовую. Князь Владимир столнокиевский По гридне столовой похаживает, Желтыми кудерками потряхивает, Сам говорит таковы слова: «Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич! Привез ли ты мне лебедь белую, Белу лебедь живьем в руках, Не ранену лебедку, не кровавлену?» Говорит Сухмантий Одихмантьевич: «Солнышко князь стольнокиевский! Мне, мол, было не до лебедушки: А за той за матушкой Непрой-рекой Стояла сила татарская неверная, Сорок тысячей татаровей поганыих; Шла же эта сила во Киев-град, Мостила мосточки калиновы: Они днем мосты мостят, А матушка Непра-река ночью повыроет. Напустил я своего добра коня На ту на силу на татарскую, Побил всех татар поганыих». Солнышко Владимир стольнокиевский Приказал своим слугам верныим Взять Сухмантия за белы руки, Посадить молодца в глубок погреб; А послать Добрынюшку Никитича За ту за матушку за Непру-реку Проведать заработки Сухмантьевы.
Седлал Добрыня добра коня, И поехал молодец во чисто поле. Приезжает ко матушке Непре-реке И видит Добрынюшка Никитинич: Побита сила татарская; И видит дубиночку-вязиночку, У той реки разбитую на лозиночки. Привозит дубиночку в Киев-град Ко ласкову князю ко Владимиру, Сам говорит таково слово: «Правдой хвастал Сухман Одихмантьевич: За той за матушкой Непрой-рекой Есть сила татарская побитая, Сорок тысяч татаровей поганыих; И привез я дубиночку Сухмантьеву, На лозиночки дубиночка облочкана. Потянула дубина девяносто пуд». Говорил Владимир стольнокиевский: «Ай же, слуги мои верные! Скоро идите во глубок погреб, Взимайте Сухмантья Одихмантьевича, Приводите ко мне на ясны очи: Буду его, молодца, жаловать-миловать За его услугу за великую Городами его с пригородками, Али селами со приселками, Аль бессчетной золотой казной до́люби». Приходят его слуги верные Ко тому ко погребу глубокому, Сами говорят таковы слова: «Ай же ты, Сухмантий Одихмантьевич! Выходи со погреба глубокого: Хочет тебя солнышко жаловать, Хочет тебя солнышко миловать За твою услугу великую».
Выходил Сухмантий с погреба глубокого, Выходил на далече-далече чисто поле, И говорил молодец таковы слова: «Не умел меня солнышко миловать, Не умел меня солнышко жаловать: А теперь не видать меня во ясны очи!» Выдергивал листочки маковые Со тех ран со кровавыих, Сам Сухмантий приговаривал: «Потеки, Сухман-река, От моей от крови от горючия, От горючия крови, от напрасныя!»

МИХАЙЛО КАЗАРЕНИН[71]

Как из да́леча было, из Галичья, Из Волынца города из Галичья, Как ясен сокол вон вылетывал, Как бы белый кречет вон выпархивал, Выезжал удача добрый молодец, Молодой Михайло Казаренин. Конь под ним — как бы лютый зверь, Он сам на коне — как ясен сокол; Крепки доспехи на могучих плечах: Куяк и панцирь — чиста серебра, А кольчуга на нем красна золота, А куяку и панцирю цена — на́ сто тысячей, А кольчуге цена сорок тысячей; Шелом на буйной голове замычется, Шелому цена три тысячи; Копье в руках мурзамецкое, как свеча, горит; Ко левой бедре припоясана сабля вострая, В долину сабля сажень печатная, В ширину сабля восьми вершков; Еще с ним тугой лук разрывчатый, А цена луку три тысячи, Потому цена луку три тысячи: Полосы были булатные, А жилы слона сохатныя, И рога красна золота, А тетивочка шелковая, Белого шелку шемаханского. И колчан с ним каленых стрел, А во колчане было полтораста стрел, Всякая стрела по пяти рублей; А конь под ним — как лютый зверь, Цена коню — сметы нет; Почему коню цены-сметы нет? Потому ему цены-сметы нет: За реку броду не спрашивает, Он скачет, конь, с берегу на́ берег, Котора река шириною пятнадцать верст.
вернуться

71

41. Михайло Казаренин. Кирша Данилов, № 22.

В 1106 г. киевский воевода Козарин освободил русских пленников, уведенных половцами при набеге на Волынскую землю. Исторический факт (и далеко не единичный) переплелся с сюжетами о полонянках, об освобождении братом сестры из плена и едва не совершившемся инцесте (кровосмешении), о службе богатырей при дворе эпического Владимира. Михайло Казаренин — герой одной былины, в большинстве ее вариантов он не служит в Киеве и сестру находит и отбивает у татар независимо от какого-либо княжеского поручения.