Как приходят во землю во Литовскую,
Увидел их дядюшка Цимбал-король:
«Ах вы любезные два Витника, два совитника!
Говорил я вам, удалым молодцам:
Не ходите вы на Святую Русь
Ко князю Роману Дмитриевичу.
Знает он языки ворониные,
Знает языки все птичие.
У меня была пора — сила великая,
И терпел я славу век по веку:
А вы теперь получили бесчестье великое,
Великое бесчестье, навеки нерушимое!»
Говорят они таковы слова:
«Ай же ты, ро́дный наш дядюшка!
Не можем мы терпеть бесчестья великого:
Казни нас казнью своеручною,
Руби нам буйны головы,
Копай нас во матушку сыру землю».
Он как брал сабельку вострую,
Рубил им буйны головы,
Копал их во матушку сыру землю.
Теперь-то двум Витникам, двум совитникам
Славу поют.
С КАКИХ ПОР ПЕРЕВЕЛИСЬ ВИТЯЗИ НА СВЯТОЙ РУСИ[76]
Выезжали на Сафат-реку[77]
На закате красного солнышка
Семь удалых русских витязей,
Семь могучих братьев на́званых:
Выезжая Годенко Блудович,
Да Василий Казимирович,
Да Василий Буслаевич,
Выезжал Иван Гостиный сын,
Выезжал Алеша Попович млад,
Выезжал Добрыня мо́лодец,
Выезжал и матерой казак,
Матерой казак Илья Муромец.
Перед ними раскинулось поле чистое,
А на том на поле старый дуб стоит,
Старый дуб стоит кряковистый.
У того ли дуба три дороги сходятся:
Уж как первая дорога к Нову-городу,
А вторая-то дорога к стольному Киеву,
А что третия дорога ко синю морю,
Ко синю морю далекому.
Та дорога прямоезжая,
Прямоезжая дорога, прямопутная,
Залегла та дорога ровно тридцать лет,
Ровно тридцать лет и три года,
Становились витязи на распутаи,
Разбивали бел полотнян шатер,
Отпускали коней погулять по чисту полю.
Ходят кони по шелковой траве-мураве,
Зеленую траву пощипывают,
Золотой уздечкой побрякивают.
А в шатре полотняном витязи
Опочив держат.
Было так, на восходе красного солнышка
Вставал Добрыня молодец раньше всех,
Умывался студено́й водой,
Утирался тонким по́лотном,
Помолился чудну образу.
Видит Добрыня за Сафат-рекой
Бел полотнян шатер.
Во том ли шатре залег Тата́рченок,
Злой татарин басурма́нченок, —
Не пропускает он ни конного, ни пешего,
Ни езжалого доброго молодца.
Седлал Добрыня своего борзого коня,
Клал на него он потнички,
А на потнички коврички,
Клал седельце черкасское,
Брал копье мурзамецкое,
Брал чингалище булатное
И садился на добра коня.
Под Добрыней конь осержается,
От сырой земли отделяется,
Выходы мечет по мерной версте,
Выскоки мечет по сенной копне.
Подъезжает Добрыня ко белу шатру
И кричит зычным голосом:
«Выходи-ка, Татарченок,
Злой татарин басурманченок!
Станем мы с тобой честный бой держать».
Втапоры выходит Татарин из бела шатра
И садится на добра коня.
Не два ветра в поле слеталися,
На две тучи в небе сходилися, —
Слеталися, сходилися два удалых витязя.
Ломалися копья их вострые,
Разлетались мечи их булатные.
Сходили витязи с добрых коней
И хватались в рукопашный бой.
Правая ножка Добрыни уско́льзнула,
Правая ручка Добрыни удро́гнула,
И валился он на сыру землю.
Скакал ему Татарин на белы груди,
Порол ему белы груди,
Вынимал сердце с печенью.
Было так, на восходе красного солнышка
Вставал Алеша Попович раньше всех,
Выходил он на Сафат-реку,
Умывался студено́й водой,
Утирался тонким по́лотном,
Помолился чудну образу.
Видит он коня Добрынина:
Стоит борзый конь оседланный и взнузданный,
Стоит борзый конь, только не́весел,
Потупил очи во сыру землю,
Знать, тоскует он по хозяине,
Что по том ли Добрыне Никитиче.
Садился Алеша на добра коня.
Осержался под ним добрый конь,
Отделялся от сырой земли,
Метал выходы по мерной версте,
Метал выскоки по сенной копне.
Что не бель в полях забелелася, —
Забелелася ставка богатырская;
Что не синь в полях засинелася, —
Засинелись мечи булатные;
Что не крась в полях закраснелася, —
Закраснелася кровь со печенью.
Подъезжает Алеша ко белу шатру, —
У того ли шатра спит Добрыня-молодец:
Очи ясные закатилися,
Руки сильные опустилися,
На белых грудях запеклася кровь.
И кричит Алеша звучным голосом:
«Вылезай-ка ты, Татарин злой,
На честной бой, на побраночку!»
Отвечает ему Татарченок:
«Ох ты ой еси, Алеша Попович млад!
Ваши ро́ды не уклончивы,
Не уклончивы ваши роды, не устойчивы, —
Что не стать тебе со мной бой держать!»
Возговорит на то Алеша Попович млад:
«Не хвались на пир и́дучи,
А хвались с пиру и́дучи!»
Втапоры выходит Татарин из бела шатра
И садится на добра коня.
Не два ветра в поле слеталися,
Не две тучи в небе сходилися, —
Сходилися, слеталися два удалых витязя.
Ломалися копья их вострые,
Разлетались мечи их булатные.
И сходили они с добрых коней,
И хватались в рукопашный бой, —
Одолел Алеша Татарина,
Валил его на сыру землю,
Скакал ему на белы груди,
Хотел ему пороть белы груди,
Вынимать сердце с печенью.
Отколь тут ни взялся черный ворон
И вещает он человеческим голосом:
«Ох ты гой еси, Алеша Попович млад!
Ты послушай меня, черного ворона,
Не пори ты Татарину белых грудей;
А слетаю я на сине море,
Принесу тебе мертвой и живой воды.
Вспрыснешь Добрыню мертвой водой, —
Срастется его тело белое;
Вспрыснешь Добрыню живой водой, —
Тут и очнется добрый молодец».
Втапоры Алеша ворона послушался.
И летал ворон на сине море,
Приносил мертвой и живой воды.
Вспрыскивал Алеша Добрыню мертвой водой, —
Срасталося тело его белое,
Затягивалися раны кровавые;
Вспрыскивал его живой водой, —
Пробуждался молодец от смертного сна.
Отпускали они Татарина.
вернуться
76
44. С каких пор перевелись витязи на Святой Руси.
Всесокрушающее монголо-татарское нашествие в XIII в., разорение и покорение русских земель заставляло народную мысль искать причины случившегося. Одно из объяснений, возникшее под влиянием религиозных идей, нашедшее отражение в письменных памятниках: бог покарал русский народ за грехи великие. В былине «грех творят» сами богатыри: они кичатся своей непобедимостью, кощунствуют, бросая вызов «силе нездешней» (в других вариантах: силе небесной). В более поздние эпохи былина стала объяснением отсутствия богатырей в современной жизни.
вернуться
77