– Испей-ка... Для тебя ж твоя бабушка молочко присылает, а ты его мне скормить хочешь. И творог зачем весь притащила? Я пирогами сыта, а ты кушай, тебе – надо. Чтоб росла у меня хорошо, здравия да красоты набиралась.
Круглый, как сырная головка, комок творога они, впрочем, поделили пополам: одну половину съели, а другую оставили на ватрушки.
– Ну, ступай, – сказала матушка Искра, вставая с камня и отряхивая крошки с колен. – Береги сестрицу. Вечером дома буду. Погоди, – остановила она собравшуюся уходить Злату, присела и расцеловала её в лоб, глаза и щёки, поцеловала и младшенькую. – Всё, теперь бегите, пташки мои.
Подросшая Орляна была уже тяжёленькая, но Злата привыкла её таскать. Дома она усадила сестрёнку в огороженный деревянными перильцами угол: там девочка-кошка ползала по мягкой подстилке, играла с погремушками, а иногда и спала. Она уже ела кашу и протёртые овощи, пробовала мелко рубленное мясо, и матушка Искра теперь кормила её грудью не так часто, как сразу после рождения. Хлопотливый день продолжился: поиграв с сестрёнкой и убаюкав её, Злата взялась за стирку. Стирала она в корыте во дворе, а полоскать надо было на речке. Но это уж вечером, когда матушка Искра домой придёт.
Орляна проснулась, и Злата дала ей молочную кашку. И опять – игры и агуканье: сестричка, подрастая, становилась непоседливой и не терпела одиночества. Стоило Злате отлучиться ненадолго во двор, как из дома донёсся рёв. Пришлось бежать и успокаивать сестрёнку. Может, Злате и самой ещё хотелось побыть ребёнком, но со смертью матушки Лебедяны детство кончилось, на смену ему пришли взрослые хлопоты и забота о младшей. Родительница целый день работала, и нянчиться с крошкой в её отсутствие приходилось старшей сестре.
Все дела Злата сделала, ужин состряпала. Матушка Искра пришла с работы, когда солнце уже садилось, озаряя цветник косыми густо-розовыми лучами. Окинула взором дом – убрано, принюхалась – стряпнёй пахнет. И ещё одно дело вымотавшейся за день Злате придумала:
– Ужин подождёт. Пойдём-ка, огород полить надобно.
Она взяла на руки младшую дочку, и они перенеслись в долину. На огороженном деревянным плетнём клочке земли у них росла капуста, морковка, лук, репа, огурцы и тыквы; на дальнем конце, ближе к реке, кучерявились кусты чёрной смородины.
– Сорняки вылезли, – окидывая хозяйским взором грядки, заметила матушка Искра. – Польём сейчас, а утром прополешь, покуда я на работу не ушла. Из влажной-то земли траву легче дёргать.
Это означало, что встать Злате предстояло чуть свет, в синей предрассветной дымке сумерек. Пока она поливала грядки, родительница кормила Орляну на свежем вечернем воздухе, а потом, отдав малышку Злате, принялась таскать воду в изрядно опустевшие бочки. Уже глаза слипались и ноги подкашивались у девочки, а ведь ещё выстиранное прополоскать и развесить надо... Матушка Искра осталась дома с Орляной, а Злата – на реку. Солнце уже спряталось, только вершины гор ещё горели закатным румянцем.
Вернувшись с реки, Злата поставила корзину на крыльцо и заглянула в дом: матушка Искра поужинала, но не ложилась спать, ждала её, а Орляна уже сладко посапывала в люльке.
– Я прополоскала, матушка, – пробормотала девочка, еле ворочая языком от усталости. – Как развешу – можно идти спать?
Её качнуло – хорошо хоть дверной косяк не дал упасть. Сильные и ласковые руки родительницы подхватили её и отнесли на тёплую печную лежанку.
– Спи давай уже, хлопотунья моя. Сама развешу.
Сквозь дрёму Злата слышала, как скрипнула дверь. Ходила матушка Искра бесшумно, только воздух колыхнулся... Одним кошачьи-мягким прыжком вскочив на лежанку, она улеглась рядом со Златой, сгребла её в крепкие объятия и замурлыкала.
– Умница моя. – Лицо девочки защекотали поцелуи, мурчание убаюкивало, уносило в чертог снов. – Уморилась... Отдыхай, спи сладко, горлинка моя милая, лебёдушка белокрылая. Сердце моё, душа моя, кровинка моя...
Только матушку Лебедяну она звала лебёдушкой белокрылой. Ресницы сонной Златы солоновато намокли, но дыхание родительницы грело и сушило их.
* * *
Уверенно, мягко ступала молодая женщина-кошка по узорчатым коврам княжеского дворца. Поблёскивали золотые кисточки на её чёрных сапогах с тугими, изящно подчёркивающими красоту ног голенищами; переливалась бисерная вышивка на нарядном кафтане, алел туго затянутый кушак. Длинноногая, тонкая в талии, излучала эта кошка спокойную и тёплую белогорскую силу. На её голове красовалась чёрная барашковая шапка, надетая щеголевато, чуть набекрень. Казалось бы, вспотеть можно в таком уборе в летний знойный день, но изящный череп белогорской жительницы от жары не страдал. Руки выдавали в ней служительницу Огуни, оттого и бритым был висок, видневшийся из-под шапки. Женщина-кошка несла резную шкатулочку с дарами земных недр, которые превращала волшбой своих искусных рук в украшения.