Почувствовав, что качка прекратилась или стала почти незаметной, Жиро вышел из каюты на палубе, а Маке решился высунуться из своего убежища в кают-компании. За исключением Александра мы, таким образом, оказались в полном сборе. Лейтенант Виаль ужинал вместе с нами, ибо капитан имел обыкновение приглашать каждый день на обед и ужин одного из своих офицеров по очереди.
За обедом же только мы с Дебаролем держались до конца; Буланже встал из-за стола, когда принесли жаркое, и пошел прогуляться на палубу. Что же касается Жиро и Маке, то они, словно Брут и Кассий, блистали своим отсутствием. Жиро попросил какой-нибудь еды с растительным маслом и уксусом, Маке хотел только чая.
Как Вы можете видеть, сударыня, Буланже представлял собой промежуточный этап на пути от меня к Маке.
Ужин прошел весело: сырые овощи пробудили аппетит у Жиро; Маке ослабел от чая; Буланже, пообедавший лишь наполовину, восполнил за ужином то, что не доел за обедом; каждый старался воздать должное капитанскому столу, который действительно был отличным, но все познается в сравнении, и он показался нам просто восхитительным.
Когда пришло время десерта, на палубе послышалось "Кто идет?" вахтенного офицера, и нам пришли сообщить
0 визите помощника французского консула в Танжере.
Как нам было сказано, его сопровождал один из наших друзей: узнав о том, что мы стоим на рейде, он поспешил прийти пожать нам руку.
Вы представляете себе, сударыня? Один из наших друзей в Танжере! Таким образом, едва ступив на берег Марокко, мы увидим не марокканца, не араба, не еврея, а христианина, причем христианина из числа наших друзей.
Как-то я сказал, что по всему миру у меня отыщется по меньшей мере тридцать тысяч друзей; Вы видите, сударыня, я ничуть не преувеличил: необходимо иметь по крайней мере тридцать тысяч друзей, рассеянных по свету, чтобы по прибытии в Танжер встретить вдруг одного из них, да еще спешащего вас увидеть.
Мы ждали, затаив дыхание и глядя во все глаза, и вот, наконец, увидели помощника консула. За ним показалось открытое, сияющее лицо Кутюрье.
Вы ведь помните Кутюрье, сударыня, нашего радушного хозяина в Гранаде[5], которого мы оставили на площади Кучильерос, напротив того самого рокового дома Контрераса, откуда вылетел знаменитый камень, чуть было не поставивший династию Дюма на место династии Мухаммадов?
Так вот! Это был он, тот, кого к настоящему времени мы считали погибшим и кто на деле оказался всего лишь изгнанником, причем, следует отметить, изгнанником добровольным. Зная его способности в дагеротипии, г-н Дю-шато, наш консул в Танжере, предложил ему поехать вместе с ним в Марокко; забрав свои коробки и пластинки, Кутюрье поспешил следом. Только прибыл он туда через два дня после отплытия "Ахеронта", который должен был вернуться за ним и которого он ждал с минуты на минуту. Он уже знал Танжер не хуже, чем Гранаду, и брался показать его нам.
Господин Флора, помощник консула, пришел предложить нам свои услуги. Танжер был одной из постоянных стоянок "Быстрого", поэтому капитан и г-н Флора давно знали друг друга. А так как именно в Танжере капитан получил приказ забрать нас с испанского побережья, то, заметив его корабль в открытом море, все догадались, что он везет именно нас, слух о нашем прибытии распространился по городу, и потому Кутюрье явился к нам, надо признаться, в ту минуту, когда мы о нем меньше всего думали.
Господин Флора оказался большим любителем охоты; я был наслышан об охоте в Африке и поинтересовался, нет ли возможности организовать такую охоту на следующий день или через день. Буланже и Жиро, и в прежние-то времена никогда не отличавшиеся охотничьими пристрастиями, останутся в таком случае с Кутюрье и великолепно поработают в городе карандашом и кистью.
Охота внутри страны, особенно для христиан, дело сложное; однако г-н Флора пообещал все разузнать и дать нам ответ на следующий день.
Все вместе мы поднялись на палубу; наших гостей сопровождал янычар с дубинкой в одной руке и с фонарем в другой.
Разумеется, представители консульства, подобно депутатам, пользуются неприкосновенностью, и, строго говоря, они вполне могли бы обойтись без янычар, но им привычнее поступать иначе. Тот, что сопровождал наших гостей, имел весьма жалкий вид, и при взгляде на его одежду ни у кого не было сомнений, что эти господа, которых он взялся оберегать, разумеется не сочли бы его достаточно чистоплотным, чтобы сделать своим слугой; но что поделаешь, сударыня: Марокко — это Марокко. Так уж тут принято! Впрочем, человек он весьма славный. И если когда-нибудь Вы отправитесь в Марокко, прошу Вас, воспользуйтесь его услугами. Зовут его Эль-Арби-Берна: это что касается имени. А вот и примета: он кривой.
Ах, да, если этих двух предоставленных мною сведений окажется недостаточно, есть еще одно: в свободное время он палач.
Гости не пожелали задерживаться у нас слишком долго. Для г-на Флора как представителя французского правительства все двери могли быть открыты в любое время, однако он предпочитал не злоупотреблять своей властью.
В девять часов — я чуть было не сказал по привычке: когда пробило девять, забыв, что на африканском берегу время течет тихо, бесшумно низвергаясь в бездну вечности, — так вот, в девять часов гости покинули нас.
Море походило на ту самую бездну, в которой исчезают часы, месяцы, годы. Небо было темным. Редкие звезды поблескивали в нем, отражаясь в морских глубинах, в то время как водная гладь стала и вовсе невидимой. Наш корабль, подобно гробнице Магомета, казался подвешенным и парящим в эфире между двумя беспредельными пространствами.
Когда наши гости спускались по трапу, можно было подумать, что они устремляются в пропасть. Но вскоре свет фонаря упал на лодку, отразившись в воде и выхватив из темноты блестящие глаза и обнаженные руки марокканских гребцов; затем лодка, подобно сорвавшейся с крыши ласточке, оторвалась от корабля и удалилась. Какое-то время видны были предметы, попавшие в круг света, который отбрасывал фонарь, потом этот круг постепенно сузился и вскоре превратился в звезду, казалось упавшую с неба и медленно плывущую по поверхности моря; но вот звезда заметалась, прочертив несколько поворотов, которые с того места, где мы находились, казались бессмысленными перемещениями какого-то блуждающего огонька, затем исчезла, вновь появилась, взобралась по какому-то склону, опять исчезла, потом появилась и вдруг словно скрылась в недрах земли. Судя по всему, ворота города закрылись за г-ном Флора и его спутником.
Впрочем, следует особо отметить, что Танжер оказался самой темной точкой на побережье; не зная об этом заранее, нельзя было догадаться, что там находится город, а в этом городе — семь тысяч жителей, ибо в нем царили тьма и могильная тишина. Зато позади нас, на склонах гор, круг которых образовывал залив, кое-где мерцали огни и слышались какие-то крики, весьма похожие на зов человеческих голосов.
То были огни невидимых днем бедных дуаров, которые скрывались за лесной порослью высотой от пяти до шести футов, образующей, если можно так выразиться, шёрстный покров гор. Крики же были воем гиен и шакалов.
Нет ничего странного в охватывающей нас уверенности, будто мы перенесены в новый, неведомый мир, когда ни одно из наших чувств не дает нам возможность явным образом установить связь с этим миром; в таком случае у рассудка едва хватает сил оказать воздействие на попавшую в такое положение материю, не ощущающую вокруг себя никаких перемен; тем не менее разум говорит человеку: "Сегодня утром ты покинул дружественную страну, а вечером очутился в стране враждебной; огни, которые ты видишь, зажжены племенем людей, во всем противоположным твоему племени, питающим смертельную вражду к твоей личности, хотя ты никогда не причинил ему никакого зла и не имеешь намерения делать это когда-либо впредь; звуки же эти издают дикие звери, которые неизвестны в стране, покинутой тобой, и которые, подобно льву из Священного Писания, ищут, кого поглотить.
Ступи на эту землю, и, если ты убережешься от зверей, тебе не спастись от людей, а почему? Да потому, что земля эта отделена потоком воды в семь льё от той, другой земли; потому что она на четверть градуса ближе к экватору; потому, наконец, что она называется Африкой, вместо того чтобы называться Испанией, Италией, Грецией или Сицилией".