Как большинству моих сверстников мне случалось быть в переделках не только в военное время, но был я тогда моложе и здоровее.
Тут соотношение сил было невыгодное. Прямо надо сказать, — безнадежное.
Но я понял: никакая сила не заставит меня уйти отсюда, пока мы не кончим ужинать. Особенно сегодня. Утром в парке дочка повела меня в тир. Когда‑то я прилично стрелял. Но сколько лет прошло с тех пор!
Однако тут я не осрамился. Более того, сам был поражен, как удачно я стрелял. Девять из десяти! Дочь была в восторге. Не скрою, я гордился ее удивлением и похвалами больше, чем когда ей нравилась моя статья или рассказ.
И после этого на ее глазах праздновать труса? Ни за что!
Я подозвал официантку:
— Принесите, пожалуйста, бутылку сидра, — попросил я.
— Зачем нам сидр? — возмутилась дочь.
— Может понадобится! — сказал я. Сидр разливают в толстые бутылки — «шампанки». Я недвусмысленно поставил бутылку, не раскупоривая, рядом с собой.
Ничего в кафе не случилось. Но с дочерью мы поссорились.
— Они тебя подкараулят, когда ты вечером выйдешь на набережную, — сказала она, когда мы доели ужин и ушли к себе. — Весь наш отдых пропал.
— Можешь не беспокоиться! Все хулиганы трусы! — сказал я.
— Трусы? Пусть трусы! Они и нападут на тебя вчетвером.
— Но я же не мог, чтобы при тебе звучала брань. Я бы себя перестал уважать… Хорош мужчина! Хорош отец!
Этот довод не возымел действия. Тогда я спросил ее:
— Ну вот, когда ты идешь из университета и вы наталкиваетесь на хулиганов… Как поступают твои спутники?
— Спешат перейти на другую сторону, — горько ответила дочь.
Психология человека, который привыкает переходить на другую сторону улицы, если видит, что на этой стороне неблагополучно, может жестоко подвести, когда дело дойдет до него самого. Никогда и ни за кого из осторожности не заступившись, он вряд ли сможет постоять и за себя самого. Трудно предположить, что ему в один миг удастся переломить уже сложившийся стереотип поведения, — такое благоразумие незаметно переходит в трусость.
Я не проповедую драчливость и грубую силу. Но бывают в жизни случаи, когда мужчина не смеет отвернуться, уклониться или промолчать. Если при нем оскорбляют женщину или обижают слабого, он обязан вступиться. Если он поступит иначе, его нельзя уважать. И он сам потеряет право на самоуважение.
Я задумалась, как я живу
Мне шестнадцать лет, учусь в десятом классе. Живу я в интеллигентной семье; мои родители врачи, честные, добрые, мягкие люди. Братьев и сестер у меня нет. Я воспитана, как говорят мои одноклассники, на музыке Чайковского, Баха, Глинки. В прошлом году окончила музыкальную школу.
Мне тяжело среди одноклассников. Нет, я не зазнайка (так никто не скажет), всегда первая предлагаю помощь, участвую в комсомольской работе. Ребята относятся ко мне, в общем, неплохо, хотя несколько отчужденно, а учимся мы вместе с третьего класса.
Я совершенно не могу слышать грубости. Иногда вечерами ко мне приходят одноклассницы, зовут гулять. И чаще всего я не иду потому, что на улице можно услышать всякую пошлость, гадость. Девочки обижаются на меня.
Сегодня пришлось услышать крепкое словцо. Я возмутилась, но одна девочка сказала, что подобные слова она слышит каждый день от пьяного отца. «Он издевается надо мной, — сказала она. — Ну и что? Ты забываешь, что не все живут хорошо, не у всех дома „спасибо, пожалуйста, извините“. И вот ты торопишься пройти мимо грубости, ты осуждаешь моего отца, не зная причин его поведения, не обращая внимания на то, что я все‑таки люблю его, ведь он мой отец».
Я задумалась, как я живу. В семье нежные отношения, разговоры на возвышенные темы. В семье я «доченька, Наташенька». Ни разу за всю жизнь голос на меня не повысили. Некоторые считают, в том, что я морщусь, как от боли, от любого нелитературного слова, виноваты мои родители. Я считаю, что это не справедливо. Почему я должна кричать: «Эй, ты, пойдем в буфет, пожрем, что ли!» И все‑таки я чувствую, что ребята в чем‑то правы. Но в чем? И в чем ошибаюсь я?
В двенадцатилетнем возрасте мне казалось, что все живут так, как наша семья. Потом я увидела, что это не так. Меня угнетает это. Мне кажется, что я живу, как под стеклянным колпаком, ничего не знаю о реальной жизни, о реальных человеческих отношениях. Иногда доходит до смешного: мне стыдно играть Чайковского…