- А через несколько дней, скончалась крошка Джанель, - продолжалась неведомая трагедия посторонней и не деревенской, а знойной и "ненашенской" жизни. В которой, как и в книге заманчивых приключений, встречались сокровища, были клады и пираты. И вот такая возвышенная любовь.
На дребезжащей старенькой гитаре Генька взял еще три аккорда. И окончательно добил, довёл до смерти постороннюю, известную только ему красавицу Джанель:
- Она шептала в бреду: «Барон, тебя я люблю!»
А ночь постепенно сгущалась, приходила лиловыми сумерками, добиралась на задние дворы за домами и продолжалась, и открывалась громадами темного леса, который был днем разрезан узенькой дорогой. Деревенские жители называли асфальтовую разбитую дорогу «шоссейкой».
А поздним вечером лес поглощал дорогу сам собою. И становилась одинокой, беззащитной и маленькой, небольшая деревенька, полностью отрезанная на всю ночь, от дорог и троп, окруженная лесами со всех сторон.
Леса́ могли бы сделать за ночь все что хотели бы с небольшими шумными людьми и маленьким человеческим поселением, если бы были они теми кровожадными и злобными лесными чащами из книг и фильмов - ужастиков, что всегда пугали читателей и зрителей "настоящим и вселенским древним лесным злом.
Но были вековые сосновые леса добродушны или нерешительны.
И только лишь поэтому утром вставало за высокими корабельными соснами обыкновенное, большое и доброе солнце, дробилось на части, перелезая через высокий лес. И рассылало по всему селу прозрачную прохладу лесного воздуха, ясного и напоенного ароматами незнакомых сосен, смол и трав.
Особенно запоминались не летние, а осенние ранние рассветы, когда солнце вставать не торопилось, а воздух светился и розовел. Осенняя прохлада хваталась за нос и цеплялась за щёки.
И так хотелось смотреть, и так не моглось насмотреться на лес, что начинался в десятке шагов от крыльца дома. И был небрежно отделен от людей только лишь опушкой, на которой так же произвольно и небрежно были раскиданы поношенные гимнастические снаряды для занятий школьников: Турник, гимнастическое бревно, беговая дорожка, яма с песком для прыжков в длину…
- И вот два гроба стоят, - пел рыжий братик черноволосой и темноглазой Иришки, Генька. И становился неотразимым, потому что задевал какие - то трепетные струны в будущих женских ду́шах, маленьких, но уже нарождающихся внутри слушательниц певца: четвероклассницах и пятиклассницах.
Гитарист так увлекательно рассказывал о дальних странах и знойной трагической любви!
Обступали гитариста девчонки. Слушали, как среди персидских ковров:
- Среди персидских ковров. - Звенел гитарный перезвон, добавлялась ещё раз одна строчка о гробах. Заканчивались очередные три аккорда.
- И вот вам танго любви, и вот вам танго цветов.
Гитара тренькнула последний раз и смолкла. У гитариста устали пальцы. Он передал гитару. И её взял следующий деревенский умелец и певец.
Девчонки вздыхали и слушали. А самое увлекательное действие деревенских посиделок на заднем дворе соседского деревенского дома - песен под гитару, продолжалось перед стеною темного леса до поздней и глубокой ночи.
И так было хорошо потом, уставши от неожиданного наплыва чужих мелодий и разных печальных чквств, как только заканчивались песни под гитару, перебежать через дорогу, подняться на крыльцо старого и деревянного, рубленого из целого дерева, поэтому такого крепкого дома. Дом выдан был отцу, сельскому ветеринару, на все время его работы в селе, для проживания в этом доме вместе с семьей.
И все в доме было ладно и пригнано. Ступеньки крыльца под ногами не скрипели. Входная дверь отворялась без скрипа и стонов. Поэтому можно было войти никого не разбудивши.
- Улица учит всему, и плохому, но и хорошему тоже, - была уверена мать, что была родом из крохотной деревеньки на краю области. Поэтому мать свято верила в необходимость ребенка расти среди людей настолько, насколько это бывало возможным.
Поэтому мать не проснулась, умаявшись за долгий летний день, внутри которого деревенская суперженщина должна была суметь и отпахать три или даже четыре полные рабочие смены.
Ставши старше, классу примерно к восьмому, взрослая дочь подменяла свою мать на ежедневных и домашних сельских работах.
Тогда понималось выражение «крутилась весь день, как белка в колесе: Дрожали руки и ноги, колотилось от усталости и, как сумасшедшее, сердце. А впереди была еще вечерняя дойка коровы.
Рогатая Марта мотала презрительно своею крупной рогатой головой. И норовила встать в ведро - доёнку копытом, всегда перепачканном в коровьем г&вне, потому что каждая скотина уважает только свою собственную постоянную хозяйку.