И сейчас мать спала мертвым сном. Потому что встала до зари, собрала и отправила в стадо корову. Потом побежала на работу. Во время своего обеденного перерыва прибежала домой, схватила ведро - доёнку и помчалась разыскивать корову на летних выгонах для обеденного доения.
Вернулась, процедила молоко и побежала на работу. А вечером встречала корову из стада, доила ее, обихаживала поросят и телят. И должна была еще обиходить мужа, вполне еще молодого и красивого мужчину.
Только деревенская жизнь, тяжелая и монотонная повторяющейся физической работой, могла в небольших селениях породить и воспитать сверхженщину, которая могла, умела и успевала делать всё!
Четвероклассница запирала дверь на крючок, пила на кухне теплое парное молоко с черным хлебом и знала, что выйдет она завтра на крыльцо и распахнется ей неведомой красотой навстречу сосновый бор, да так, что и с крыльца уходить не захочется.
Но в школу нужно будет идти.
Сельская жизнь строга́. И в пятый класс ее ни за что не переведут без обязательной школьно - огородной двухнедельной отработки.
Поэтому ложилась спать и вспоминала гитарный перебор, таинственную историю Джанельки, незнакомую жизнь.
А муж рассказывал, и незнакомая жизнь поворачивалась разными сторонами снова и снова.
- Я вышел из здания городского собеса. И понял, что мне некуда идти, - рассказывал мужчина и кручинился. Его карман, в ту минуту, оттягивала единственая ценная вещь, что была выдана ему всем городским собесом, как материальная помощь - десять рублей, ценный приз от благ и щедрот государства.
- А Вы испробовали все способы, Сергей Игогович? - спрашивала постоянно в кабинете социальной защиты населения толстенькая работница., выслушивала печальную историю, вздыхала и в нужных местах кивала головой.
История заканчивалась. И вместе с нею заканчивалась минута душевного объединения, при которой у просителя социальной защиты, как не было ничего, так ничего и не появлялось из всех благ и возможностей соцзащиты.
А служащая при социальной защите населения обогащалась на целую историю чужой и невыносимой жизни, которая «Слава Богу» не могла бы с ней никогда произойти.
- Любили они, - говорил муж про работниц собеса, - выслушивать чужие истории. Они, как вампиры. Притягивает их чужая беда. Другие, обыкновенные люди, не смогли бы и не сумели бы удержаться на этой работе внутри собеса.
Нельзя постоянно обжигаться о чужое горе, горечь или боль. И как ни выставляй внутри себя свои защитные щиты, как ни удерживай их около своей собственной души, но столько вокруг разливается чужой и искренней, болезненной тоски, попыток выжить и боли, что лучше о бо́лях этих не знать, целее будешь…
А все работники соцзащиты тянутся к бо́ли людской. И обожают выслушивать истории, рассказанные им печально и литературно.
Тогда загораются у них глазенки. А в самых неожиданных местах даже ручки дрожат.
Поэтому я не стал возмущаться или скандалить, - продолжил свой рассказ муж, - а только махнул рукой и пошел прочь от городской социальной защиты населения.
И вспомнил, что на прошлом месте моей работы оставался пустой дом, который меня брали сторожить.
Усадьбу достраивали и перестраивали. У дома за время моего сторожения успел смениться хозяин.
Платить всем работникам он отказался. Так что работой это сторожение быть не могло.
И, знаешь, - продолжал свой рассказ муж, - наверное я в своем рассказе немного спутался. И МЭРа городского мы с майором Суховым брали в то время, поздней осенью, когда я еще не был на тебе женат! - Мужчина смотрел виновато и вопросительно.
А женщина нахмурилась и насупилась не потому, что была возмущена или разобижена, а просто потому что так проще было вернутьмужчину на путь истинный, заставляя продолжать свой рассказ своей истории.
Мужчина вздохнул еще раз и продолжал:
- Я когда понял, что платить не будут, то сразу стал новое место работы искать. Мне нужно было, чтобы ночевка на месте работы у меня была. Потом подвернулось сторожение в аптеке, которая на моих же глазах сменила хозяина и стала принадлежать дочке МЭРа.
Был вечер пятницы. И я подошел к пустому дому. Рабочих на территории уже не было.