- Вы же у нас по изучению английского языка ходите. Во время ремонта читального зала и то прорывались к нам в отдел. Жить говорили, не можете без литературного языка английского!
- Ну, да! - Подтвердила женщина. - На последние деньги Вам шоколадки всегда покупала. Чтобы только разрешили поискать тот оригинальный английский роман, на английском языке отпечатанный, с которым я совпасть могу, чтобы язык понимать.
Потому что некоторая адаптированная и упрощенная литература на английском языке, когда с ней сталкивалась я, упрощена такими умельцами -адаптаторами, что становится совсем непонятной и нечитабельной.
- И мы Вам верили! - Продолжала старший библиотекарь, не замечая возражений читательницы, - до тех пор, пока Вы не набрали книжек на английском языке и не пропали совсем на долгие пять лет.
- Ну, да! - Сказала женщина. - Я уже глубоко беременная была. И все равно пришла в Ваш отдел английские книги сдавать. Но в библиотеке тогда меняли газ в хранилищах, чтобы книги не самозагорались, поэтому меня вместе с книгами дальше вахты с охранницей не допустили.
И я отдала все книги охраннице, чтобы она вернула книги к вам в отдел. И даже взяла с охранницы расписку, что получила она все книги, перечисляя их по названиям и авторам. И эту расписку я хранила три года. Потом закончился срок гражданской исковой давности по этой расписке для меня. Кто же мог знать, что у вас ответственность, за то, что вахтерша вам книги не отдала, не общегражданская, а бессрочная?
- И мы лишили Вас права доступа в библиотеку, - продолжала библиотекарша. И мы обнулили Ваш читательский билет.
- Я знаю об этом, - сказала женщина. - Уже уточнила на входе. Уже прошла к вам по разовому пропуску, привязанному к паспорту, а не к читательскому билету.
А дома женщина жаловалась мужу.
- Ну, что же, - отвечал мужчина. - В нашем деле отрицательный результат, тоже результат. Не бывает бесполезной информации.
- У них в отделе из всего польского языка, - удивлялась женщина. - Всего два самоучителя и один куцый словарь. Ну, как на таком ничтожном оборудовании возможно сляпать филигранную и художественную переводческую подделку?
- Работаем с тем, что есть. - Отвечал мужчина. - Немного первоначальной информации ты принесла. Теперь будем дальше пути подхода к Алите искать.
Муж, как всегда, был прав. На куцей информации, что вытрясла женщина из читального зала, нашлись возможности для разработки Алиты, компании, окружающей Алиту, и ее контактов.
Часть пятнадцатая. Полиция и коктейль Молотофф... Продолжение.
Часть пятнадцатая. Полиция и коктейль Молотофф... Продолжение.
Корабли в нашей гавани. Не взлетим, так поплаваем.
Земфира. Ариведерчи. Из песни, вместо эпиграфа…
Алита смотрела на женщину. Она спрашивала с тем симпатичным акцентом настоящей иностранной польки, только немного обученной русскому языку. Алиту не слушались ударения. Она немного в рычащих буквах грассировала, путала ударения.
И была непередаваемо очаровательна, потому что сразу было видно, что говорит настоящая иностранка:
- А где муж? Вы же всегда вместе ходите. - От этого вопроса вдруг рухнула загородка у женщины в душе, которую она выставляла ради ребенка, чтобы не погибнуть без мужа, чтобы выжить.
- Вот так случайно выйдешь на автобусной остановке, - понимала женщина и сразу на объект оперативной разработки попадешь. Но мужа рядом нет. ЦУ (ценные указания) давать и аналитику проводить некому. А мне самой оно надо? - Не понимала женщина и улыбалась иностранной польской резидентке Алите, что уже четвертый месяц представляла интересы запрещенной церкви и находилась в России.
Женщина сразу села на скамейку, что стояла на автобусной остановке. Женщина не почувствовала, что скамейка холодная, наморозилась за день. Она только охнула беспомощно. Она сказала:
- А мужа больше нет. - Она не знала, следует ли договаривать, что за мужем трое в формах
приехали, забрали его, не дали попрощаться и насовсем уаезли.
В глазах Алиты вспыхнул интерес:
- Ох, бедная моя.
- Осторожно, - вспомнила женщина. Муж приходил как - то с работы и говорил жене:
- Контора установила, что Алита - лесбиянка.
Женщина и не думала, что в своем бедственном положении могла бы кого - нибудь, как объект фем - отношений заинтересовать. Разве что старыми сапогами, их, сапогов худобой, то есть, дырами около подметки или постоянной своей худобой.
И общим угнетенным состоянием, в котором "приказано выжить" приказывал ей не собственный организм, а только лишь родительский инстинкт: Надо позаботиться о собственном ребенке.