А этот шепоток:
- За чужой свечечкой не настоишься! - И нужно было, услышавши этот злостный шепот, бежать и покупать в церковной лавке втридорога тоненькие восковые свечки.
Потому что без покупки, оказывается, неприлично даже подходить к иконе. Чем богомольнее и приближеннее к местной православной церкви была старушонка, тем ядовитее и громче шипела она.
И с радостью вспоминалось детство, когда церковь использовали под скла́ды. Она разрушалась помаленьку. Но выстроенная в позапрошлом веке, со стенами на извести, замешенной на яичном желтке, стояла, устремляясь в небо своими гордыми пятью куполами.
До тех пор, пока в церкви не стали хранить пустые коробки, как ненужную картонную тару птицефабрики. Тогда и случился пожар.
Замки и ворота сорвали с церкви пожарные. Но здание успело выгореть дотла.И долго потом стояла старая церковь, понемногу разрушаясь, не то трупом, не то памятником самой себе.
И только тогда она стала принадлежать местным детишкам. По узкому винтовому коридору, они лазили на звонницу. И поднимались по старинной лестнице, сначала извиваясь в узких ходах, затем заворачиваясь вправо, вправо, вправо. И вверх, вверх, вверх!
И вдруг винтовая лестница заканчивалась. И открывался простор. С высоты раскрывались панорамой окрестности всего села.
До тех пор, пока отец, не узнал об этих походах на крышу церкви и не запретил туда лазать, потому что боялся, что старое здание ослабело после пожара сильно и может рухнуть. Тогда и унесет жизни всех ребятишек - первопроходцев и путешественников вместе с собой.
Но старая церковь выжила. Она дожила до ремонта. Старинные фрески внутри не восстановили, а переписали. И стала церковь нарядной, но чужой!
Она принадлежала теперь тем бабушкам - богомолкам, которые постоянно крутились около священника и церкви. И устанавливали собственные, недружелюбные правила.
И понимала женщина, что нынче было сложно уверовать в Православную Церковь, потому что Православие было в почёте у государства и постоянно расширяло свои владения.
И понимала она свою собеседницу. Она и сама бы не смогла по приказу на перемену веры согласиться.
- Тогда мне предложили уволиться, - рассказывала хрупкая гардеробщица в белом халате, - или перейти в санитарки. Сказали, что мы не можем тебе больше детишек доверять. А вдруг ты что - нибудь плохое для них сделаешь. А у меня муж болеет. Зарабатывать не может. Семья у меня. Я согласилась и перешла работать в гардероб.
Теперь я в зарплате сильно потеряла. Но веру свою не бросила. У нас на собраниях молитвенных, так хорошо! Никто никогда ни с кем не ругается. И все друг друга любят.
Собеседница в белом халате подозрительно шмыгнула носом так, точно собиралась и не могла позволить себе расплакаться.
- Зря они так, - продолжала гардеробщица и одергивала свой белый халатик так, точно старалась успокоиться. – Я никому вреда никогда не сделала. А маленьких детишек я всегда и всех, так сильно люблю!
- Зря они с ней так, - понимала и женщина тоже. Россия всегда была светским государством. И церковь, любая церковь, в любой Конституции, оставалась образованием навсегда отделенным от государства и государственных дел. А свобода совести, религии и личной веры в бога оставалась по той же самой Конституции личным делом каждого гражданина и жителя большого и многонационального государства.
Еще только велись разговоры и обсуждения в Госдуме, что признают секту Иеговистов не церковью, а сектой. Еще только будут обсуждать вредоносность всех тезисов, постулатов и прочих недобрых сектантских дел.
Еще только лишь через некоторое время, возможно, состоится запрет Иеговистов в России. А женщина - санитарка уже подвергалась гонениям за свою свободу веры и совести. Уже была разжалована административным решением в санитарки, уже получила запрет на профессию медсестры.
И гардеробщицей работала и тоже боялась, что уволят ее и из санитарок тоже. Только лишь за ее веру. Без любого другого объяснения причин.
- А моя бабушка, - вспоминала женщина, попала в ту еще волну воспитания всех людей государством, когда не верить ни в какого бога считалось и было очень хорошо!
И бабушка, обычная сельская учительница, получала на совещании задание отвести детишек и показать им церковь, объясняя, какая же религия - отрава для народа. И бабушка рассказывала, что переехала в это село недавно. И видела, что ее платье длиннее, чем длина юбок, чем носили учительницы в этом селе!