- Я в секту потом пришел. - Отвечал мужчина. - Сходил в собес районный, взял направление на питание. Мне два направления тогда выписали из двух разных кабинетов. Я их оба и взял.
И сначала приходил на обед в Дом Ветеранов. Но там плохой обед давали. Не суп, а одна вода. Но хлеба к супу мне подавали два кусочка.
А потом собирался и ехал на трамвае, пока ветеранский суп понемногу в животе утрясался. И попадал к иеговистам. И я сначала так сектантам понравился, что они хотели меня отправить на курсы, чтобы я стал миссионером и проповедником международного уровня.
А потом как - то сразу все порушилось.
В Доме Ветеранов психолог стала приставать, чтобы я не сразу после обеда сматывался, а на мероприятиях у неё сидел. И если бы сам не участвовал, то смотрел, как другие пенсионеры поют да пляшут. Ну, ты и сама знаешь, как это всё бывает!
Женщина кивнула головой. Она знала. Пошла раз в собес и получила направление на разграбление склада с сэконд - хендом.
Сходила и посмотрела. Вокруг толпились и возбуждались разные люди.
В склад запускали по пять человек. И люди набирали одежду кучами, шалея от возможности бесплатно поношенные вещи получить.
Откуда набрала социальная защита целый железнодорожный вагон ношенного шмотья, оставалось неизвестным. Клиентов соцзащиты наделяли благами, а не информацией. Как видно, выброс благотворительности в массы случайно и хаотично произошел!
Носить вещи из сэконда женщина не умела. Поношенные шмотки обладали собственной памятью. Они упрямо помнили прошлого владельца. И тень души прошлого хозяина всегда присутствовала среди ношеных, сэконд - хендовских вещей.
Не так ложились складки, не там образовывались зало́мы на ткани. И нужно было бы иметь более сильный характер, чем тот, что был у женщины, чтобы подчинить самостоятельную и поношенную вещь или, хотя бы, приспособить ее к себе.
Но буйство вокруг - захватывало. Женщина и не заметила, как стала счастливой обладательницей двух свитеров из белой хлопковой пряжи.
А принесла их домой и поняла, что надо свитера на нитки распускать. И что - либо новое из них вязать. Только тогда можно будет носить или приспособить вещь к себе.
Примерно, такая же история получалась и с благотворительным обществом «Красного Креста». Туда надо было ходить и о своей голодной жизни постоянно рассказывать. С пятого рассказа подряд руководительница начинала проникаться. С десятого пересказа о своей невыносимой жизни - помогать.
Допущенная в «святая святых», комнату, где небрежно раскиданными лежали скомканные, старые, вещи, женщина разочарованно вздохнула. Вот никогда не умела рыться в поношеных тряпках и разыскивать для себя «сокровища».
- Они, хоть обработанные, эти вещи? - Спросила женщина у сотрудницы, понимая, что в любом сэконд - хэнде перед продажей всегда проводят гигиеническую обработку вещей.
- Конечно нет, - оскорбилась сотрудница «Красного Креста», - Нам их люди со всего города приносят!
Стояла в очереди с тюремно - заключенными. Наколки, усталость, морщины. Почти у всех «бывших в заключении» была обреченность на лицах написана и неприспособленность к своей новой и «свободной» жизни.
Понурая это была очередь. Далекая от тюремной романтики. И не спасали положение руки, иссиня черные от наколок: Купола, кресты, могилы, которыми были так ма́стерски наколоты все участники печальной очереди за продпайком…
Бывшие зэки получали проднаборы: Один паек в одни руки. Женщина тоже достоялась в очереди и получила паёк: Две банки сгущенки и пакет крупы.
Ее последний рассказ о страшном голоде на Станкозаводе так разжалобил новую начальницу «Красного Креста», что допустила она женщину в элитную очередь из бывших заключенных - туберкулезников.
Женщина обрадовалась продуктам и отправила в деревню банку сгущенки и пакет крупы.
Одну банку, чтобы не сдохнуть с голоду оставила жрать себе. И съела мигом. И удивлялась только: Сгущенка с сахаром должна быть тягучая. А сгущенка с сахаром, что была получена из «Красного Креста» слоилась хлопьями, оттого, что как потом посмотрела женщина на дату изготовления, была просрочена на два года.
А та, которую она отправила ребенку, была просрочена, получается, на один год.
И бабушка потом деревенская возмущалась сильно:
- Ты отравить своего ребенка хочешь? Что за сгущенку ты нам прислала. Она испорчена, свернулась хлопьями и слоится оттого, что просрочена больше, чем на год!
- Дареному коню под хвост не заглядывают! - Понимала женщина. А у нее самой так хорошо переварилась просроченная и негодная в пищу сугущенка.