Видать, такая же голодная была, как и Варлам Шаламов, который подробно описывал в своих «Колымских рассказах», как получили однажды заключенные американский белый хлеб целой па́йкой. И съели его.
А потом долгое время не могли сходить пос&рать, оттого, что белый хлеб в оголодавшей зековской утробе всегда без остатка переваривался, по сравнению с родным «отечественным» хлебом, более чем наполовину изготовленным из разных суррогатов и заменителей, а вовсе не из муки.
…Хромала на одну ногу, руками нелепо взмахивала, старалась добежать, но покалеченная нога мешала.
Тогда помогала себе и взмахивала руками. Она старалсь. Она кричала:
- Он бил меня, бил меня, бил?
- Да, кто же, удивлялась женщина. - И понимала, что к ней стремится прорваться ее собственная младшая сестра.
- Он бил меня, бил меня, бил! Участковый! - Кричала сестра и стремилась прорваться, добежать до женщины, до своей старшей сестры, под ее теплым крылом защититься и спрятаться.
Но добежала до линии санитарок в белых халатах. И не была ими дальше пропущена. Взмахнула руками в последний раз и стала так похожа на галчонка с подбитым крылом, что больше никогда не сможет летать.
А только прыгает по земле неловко. Он уже мертв, только еще не знает в каком же месте и через сколько времени подранок - галчонок встретит кота или собаку, как свою собственную неминучую смерть!
И, странным образом, женщина оказалась вдруг и находилась теперь в здании областной психиатрической больницы. Но только не в мужском, а в женском отделении.
Стояла и смотрела на свою младшую сестру. И ничего сделать не могла, ничем не могла ей помочь.
Женщина тряхнула головой от ужаса! И проснулась!
Она так устала и замучилась, что начинала, как лошадь, спать на ходу.
Женщина посмотрела на дорогу. Удивилась, что не упала и не расшиблась в момент своей дрёмы. Потом решила, что странный сон только махнул по глазам секундным затмением и растаял.
- От голода и усталости чего только не привидится, - решала женщина. Но мысли об увиденном не отпускали. Уж очень реалистичной и красочной была картинка, так мало похожая на обычные сны.
- Но если знаешь, что приближаешься к родному селению, если веришь, что твой приход принесет пользу сородичам, то разве ноги будут чувствовать усталость?
Женщина шла и шла.
Родное стойбище становилось все ближе и ближе...
Часть тридцать третья. Дом, милый ананас... Окончание.
Часть тридцать третья. Дом, милый ананас… Окончание.
А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном.
В. Высоцкий. «На Большом Каретном». Из песни. Вместо эпиграфа.
Майор Ихлин приехал на работу.
- А я чуть пораньше сторожить училище пришел, - рассказывал муж.
- Садись в машину! Поехали со мной! - Сказал майор Ихлин.
- Митрич! Я же на работе! - Отвечал ему муж. - Сейчас придет начальница моя, завхоз училища. А меня нет на месте. Она будет искать мне замену. А если замену мне на эту ночь из других сторожей найдет и их на рабочее место вызовет, то это верный путь к увольнению. Мое училище относится к системе профтехобразования и выпускает токарей - станочников для оборонки. Если уволят, то никогда уже назад не возьмут.
Женщина кивала головой. Она знала. Прошла все круги судебного ада пожилая сторожиха на работе у мужа. Она понимала, что ее уволили незаконно. Она так хотела восстановиться через суд. Но суд за судом ей отказывал в восстановлении на работе. Всегда и во все более и более высоких инстанциях.
Восстановления на работе она не добилась. Ушла на пенсию опозоренной, с прогульной статьей в трудовой книжке. И скоро опустилась до того, что от нехватки денег стала бутылки около мусорных контейнеров подбирать.
Когда женщина бежала мимо того элитного двора в центре города, в котором пожилая женщина, бывшая сторож училища, в роскошной трехкомнатной квартире с высокими потолками и просторными комнатами сталинской застройки одна жила, женщина видела бывшую преподавательницу, потом сторожиху, распатланную, седую и неухоженную.
Женщина опускала глаза и стремилась пробежать быстрее мимо.
Она могла бы и поздороваться. Но постоянно в свои грустные мысли погруженная бывшая вахтерша училища никогда на приветствия не отвечала. И утешать ее было нечем.
Сломали достойную жизнь пожилого человека в самом конце пути. Украсили беспорочную трудовую книжку записью о статье прогульной. Не дали восстановить свое доброе имя ни в одном суде. И навсегда, на все время старческого доживания, ославили прогульщицей перед злыми или равнодушными соседями.