Монахиня присела перед ним и провела ладонью по его щеке.
- Не бойся, дитя, - с теплом в голосе произнесла женщина. Кисти её рук, на которых уже начала истончаться кожа, казались грубыми, из-за постоянной работы в оранжерее и натирания сушеных трав в ступке. Однако её рука была на удивление нежной и прикосновение приносило невероятное чувство успокоения. - Это лекарство нужно для того, чтобы укрепить ваше здоровье. - Повторила она те же слова, которые они слышали в самый первый раз. - Вы долго были без дома и нормальной еды. Вашим телам нужна поддержка. Ты же не хочешь заболеть, как это случилось с Инни?
Лео смотрел ей в глаза, и его мысли путались. Сестра протянула ему кружку с напитком и он послушно осушил её. В этот раз зелье казалось ему ещё более горьким, чем обычно.
- Этот отвар поможет вам стать сильными и выносливыми. И перенести любые испытания, которые уголовила вам жизнь. - Её голос словно эхом отдавался в голове Лео. После напитка вновь закружилась голова и он с трудом удерживал вертикальное положение, пытаясь зацепиться взглядом за лицо сестры Агнес. - Мы желаем вам всем только блага.
Картинка перед глазами плыла, а мысли спутались в кучу. Он хотел спросить у неё что-то ещё, но язык не слушался, а слова убегали, не успевая сформироваться в вопрос. Он закрыл глаза, чувствуя как заваливается на подушку и его словно затягивает в тёмный водоворот. Он лежит, а пол и потолок стремятся поменяться местами, но снова и снова возвращаются обратно. Он хотел бы подняться, но не мог ощутить своих ног. И даже если бы почувствовал, то куда их поставить: наверх, или вниз?
- Не сопротивляйся, Лео. Все будет хорошо! Спи!
***
8 день Травня. Хелия.
Центр круглой комнаты, расположенной в одном из подвалов на самой границе Нижнего города, утопал во мраке, скрывая лица собравшихся людей.
Один из присутствующих в этом помещении, когда-то приложил немало усилий, чтобы оно появилось на свет, но при этом навсегда осталось пустым пятном в чертежах и планах города.
Где-то на поверхности строились и разрушались здания, чтобы вновь вырасти на десятки метров вверх, словно молодые деревья, тянущиеся к солнцу. Подняться как можно выше и пронзить столичное небо высоким шпилем.
Под землёй могла кипеть работа по прокладке новых путей городских коллекторов, а прямо над ними в небе всё чаще пролетали грузовые и пассажирские дирижабли, но эта комната оставалась неизменной и неприкосновенной.
И всякий раз очередные подрядчики, заинтересованные сократить путь или копнуть фундамент поглубже, получали от ворот поворот. В одних документах эта зона уже проходила как рукав городской канализации, а по другим через неё шли трубы водоснабжения. Электричество, грунтовые воды и даже природные магические жилы. Огромное количество бумаг и документов, заверенных высочайшими имперскими печатями, для того, чтобы отвадить отсюда даже самых настойчивых.
Даже сами рабочие для строительства этой комнаты нанимались исключительно из числа доверенных людей, исчезнувших после завершения работ в неизвестных направлениях. Одни по своему желанию и с приятно отягощёнными золотом карманами, а другие в принудительном порядке, добавив в безымянные могилы вес своих тел.
Это место было тайной. Тайной, открытой лишь избранным. Ведь за одни только слова, которые слышали эти стены любого приговорившегося казнили бы на месте, как изменника государству. И даже высокое положение собравшихся здесь, не спасло бы их от такой участи, а наоборот, подлило бы масла в их погребальный костёр. И смерть через сожжение показалась бы им лёгким завершением после всего, что с ними могли проделать дознаватели в застенках имперского Приказа, под контролем личной гвардии императора.
Подкупы и заговоры, коррупция и шантаж, раздел власти и убийства. Эти стены слышали слишком многое, чего нельзя было озвучивать, но невозможно было сделать без обсуждения. А потому они хранили тайну лучше, чем самые надёжные сейфы хранили государственную казну. Надежнее, чем императорская гвардия оберегала самого императора, судя по последним событиям.
- Вы уверены, что нам стоило собираться здесь… сейчас? - произнёс мужчина приятным баритоном. Его голос не звучал боязливо, а скорее выражал обоснованные опасения. Лицо мужчины было скрыто под тенью от капюшона мантии, такой же, что и у остальных собеседников. Открытым оставался только округлый подбородок, который с трудом можно было разглядеть за слабо освещённым столом.