Тот, кого звали Пастырь, недовольно покачал головой. Этот оплот техники и магии вызывал у него отвращение.
Здания, тянущиеся своими стенами и шпилями ввысь, закрывая небеса от людских глаз. Наполненные газом пузатые, словно символ чревоугодия, бочки, закрывающие солнце. Уродливые паровые коляски для наглых толстосумов, не желающих размять свои телеса и пешком пройтись по мощеным камнем мостовым. Рестораны и пекарни для тех, кто не желает самостоятельно потрудиться, дабы обеспечить себя пищей.
- Небеса принадлежат лишь Богу и посланникам его. – Недовольно пробормотал Пастырь, направляясь с платформы вслед людскому потоку.
Пастырь. Он так давно служил своему Богу и назывался этим именем, что уже почти начал забывать данное ему при рождении, а тех, кто помнил его до начала служения уже почти не осталось. Приняв это имя, он полностью отрёкся от прошлой жизни, и теперь его знали только так. И только те, кому положено было знать хотя бы это.
Он бросил презрительный взгляд на цветные витражи Пантеона Пятерых и скользнул им по лицам спешащих приезжих, что, словно муравьи, врывались в недра города. Спешили притащить побольше еды и товаров, чтобы утешить прихоти этого муравейника.
Его взгляд прошёлся дальше, пока не нашёл нужную ему статую на входе в здание вокзала. Ещё раз поправив котомку за плечами, мужчина медленно направился к ней.
Верховный епископ Священной Пенты горделиво смотрел своим бронзовым ликом на вставшего перед ним на колени Пастыря. Озаряемый светом вокзальных фонарей и солнцем, вновь пробившимся к земле, как только дирижабль проплыл дальше.
Жандарм, что приглядывал за вокзалом и приезжими, лишь скользнул взглядом по одетому в рясу мужчине и продолжил забивать табаком трубку. Сколько паломников приезжает в этот город и приносит подношения, в том числе и главе Священной Пенты? Кто же будет их считать и смотреть, а тем более слушать их речи.
– Смотри свысока, заплывший жиром и грехами человек. – Бормотал под нос Пастырь, – Я не боюсь стоять на коленях перед тобой. Но будешь ли ты бояться, когда окажешься пред ликом Господа? Будешь дрожать от страха и станешь молить Его о прощении?
Он достал из сумы кожаный свёрток. Внутри, подвязанный на крепкой верёвке, лежал странный камень бурого цвета. Положив этот кулон на постамент под ногами статуи, Пастырь выпрямился, подвязал свой мешок и направился на выход.
– Скоро будет дождь, что смоет грязь с улиц этого города. – улыбаясь говорил он сам себе, – И с ним приду я. И светом Твоим очищающим смою ересь его. И наставлю эту обитель греха на путь истинный.
С первыми каплями весеннего дождя, устремившимися к ещё не успевшей прогреться земле, Пастырь накинул капюшон своей хламиды и затерялся в толпе на выходе из вокзала. Его путь пролегал к небольшой церквушке на окраине города, куда не так уж просто найти дорогу приезжему, но Свет указывал ему путь.
Он не сомневался в выборе направления. И даже не обернулся, когда из выбирающейся с вокзала толпы раздались первые крики...
Глава 1
2 день Травня. Хелия, Второе кольцо (Средний Город), квартал Изобретателей. Гаррет.
Потемневшая от времени тяжелая деревянная дверь скрипнула, впуская внутрь магазина прохладный воздух весеннего утра. Ей весело вторил колокольчик, приветствуя нового посетителя столь ранним утром.
Вместе с порывом ветра, доносящего ароматы молодой листвы и свежего хлеба из булочной напротив, в помещение зашёл молодой человек. Он был одет в тёплое двубортное пальто, из-под ворота которого виднелся модный в этом сезоне лёгкий шарф. Среднего роста, худощавый, но при этом жилистый. Его уж точно нельзя было назвать задохликом, и сбитые костяшки на кулаках однозначно подтверждали этот факт. Среди магов, за редким исключением, было не принято носить головные уборы, поэтому встречным сразу открывались его коротко остриженные тёмные волосы и пронзительный взор голубых глаз.
Он вошёл в помещение, бережно прикрыв за собой деревянную старушку-дверь. Пожалуй, в этом не было такой необходимости, и усиленную особыми составами дверь было не просто выбить даже тараном. Хлопок о дверной косяк не угрожал ни мозаике стёкол, ни резной металлической ручке, выполненной в виде орлиной головы. Скорее, это была дань уважения к одному из старейших алхимиков Хелии, а, возможно, и всей Илийской империи.