Таким образом, ее опыт желания угодить папе породил то, что стало "Салли-сама". Переживание боли и гнева породило Хейти. А опыт игры в куклы породил Пегги.
Теперь эти потомки первородной Сандры могли с относительной безопасностью выходить в свет. И вскоре у них появилась возможность испытать свою новообретенную силу не только в условиях жестокого обращения. Когда Мэри выходила из себя при маме, Хейти могла подключиться к крикам. Когда Мэри целовал мальчик на детской площадке, Салли могла поцеловать его в ответ. Каждый мог делать то, что у него "хорошо получалось", и жизнь самой Мэри стала намного проще. Эта схема того, что можно назвать "разделением эмоционального труда" или "терапией самозамещения", оказалась не только жизнеспособной, но и полезной для всех". (ibid., p. 74)
Как и в ОБЭ, феноменальная модель реальности, построенная в ходе ДИД, характеризуется активацией множества Я-моделей. Содержание этих различных Я-моделей несовместимо, например, в том, что касается их пространственного, эмоционального или автобиографического содержания. Фактически, один автор (Putnam 1989, p. 21 f.; цитируется по Alvarado 1992, p. 242) назвал ОБЭ "диссоциативным расстройством, не включенным в DSM-III [Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам, 3-е изд.]". Поскольку различные ПСМ при ДИД чередуются, общей характеристикой обоих классов состояний является то, что в любой момент времени существует, во-первых, единый феноменальный центр сознания, состоящий из когерентного аттенционного, когнитивного и поведенческого агента. Как феноменальная модель реальности, DID функционально моноцентрична. Во-вторых, феноменальная перспектива первого лица как таковая никогда не множится: в любой момент времени существует один и только один PMIR. Содержание и каузальный профиль субъектного компонента могут кардинально меняться, но фундаментальная перспективность сознательного опыта как такового всегда сохраняется.
Тот, кто заинтересован в разработке нейрофеноменологического анализа диссоциативных состояний, характерных для ДИД, должен исключить ятрогенные артефакты. Скептическая позиция по отношению к этому феномену, а также к специфическим интересам терапевтического сообщества, безусловно, уместна. (Однако Деннетт и Хамфри [1989, p. 85] также рассказали о пациентке, чья скептическая позиция по отношению к диагнозу ее терапевта исчезла после того, как она узнала, что одно из ее альтер-эго уже консультировалось с другим терапевтом). Miller и Triggiano (1992, p. 56) критикуют ряд методологических недостатков и общее отсутствие экспериментальной строгости, характерных для современных исследований ДИД, что ограничивает обобщаемость результатов и потенциальный прогресс в установлении этого расстройства как отдельной клинической единицы, обладающей дискретным набором диагностических критериев и открытой для систематических форм лечения. Более ранние авторы обзоров (Fahay 1988; Putnam 1984) пришли к аналогичным результатам. С другой стороны, не может быть обоснованных сомнений в существовании феномена как такового. Большое количество эмпирических данных, касающихся поведенческих и физиологических коррелятов множественных "состояний личности", наблюдаемых при ДИД, делает правдоподобным предположение о том, что соответствующие ПСМ, генерирующие сознательное содержание и функциональный профиль этих состояний личности, являются когерентно организованными и функционально дискретными системными состояниями. Даже если окажется, что ДИД не является отдельным нейрофеноменологическим или клиническим образованием, и даже если в конечном итоге его можно будет свести к комбинации других синдромов, понятие ПСМ может оказаться полезным инструментом для того, чтобы прийти к подобному выводу. При переходе от одной модели "Я" к другой достоверно зафиксированы не только заметные различия в голосе, осанке и двигательных характеристиках, таких как почерк, но и систематические сдвиги в электрической активности мозга, мозговом кровотоке, гальванической реакции кожи, температуре кожи, потенциалах, связанных с событиями, нейроэндокринных профилях, функции щитовидной железы, реакции на лекарства, восприятии, зрительных функциях и зрительно вызванных потенциалах (обзор и ссылки см. в Miller and Triggiano 1992). Сдвиг в феноменальном содержании четко отражается в сдвигах между когерентными наборами функциональных свойств. DID дает нам прекрасную иллюстрацию того, как человеческая Я-модель одновременно достигает феноменального и функционального воплощения. На уровне анекдотических свидетельств сообщалось даже о таких драматических эффектах, как сдвиги в аллергическом профиле, сопровождающие "изменения личности", и длительное отсутствие симптомов абстиненции у героинового наркомана после переключения на "независимое" феноменальное Я (Miller and Triggiano 1992, p. 55 f.).