Александр Винниченко
Лес незначительных событий
Часть первая
Сильнейший. Бытовая сколопендра
Мой друг Дмитрий уехал в Токио на постоянно место жительства. Это была его самая большая мечта еще с детских лет. Когда я прощался с ним в аэропорту в Симферополе, я видел что это вовсе не тот человек, которого я знал всю свою жизнь. Изменения произошли с ним два года назад в 2017 году. Все тогда считали, что так на него повлияло решение матери и отчима выгнать его из дома, но я знал, что такой пустяк не может так настолько изменить этого волевого парня.
Его младшая сестра всегда вела себя грубейшим образом со своим 23-летним братом, и однажды, когда родителей не было дома, она окончательно перегнула палку, тем самым заставив сорваться самого спокойного из известных мне людей. Дима толкнул сестру, и та налетела на боковину дивана. На нежной детской коже под глазом мгновенно проявился синяк. На следующий день сестре Дмитрия предстояло лететь в Санкт-Петербург на соревнования по танцам. Родители парня были вне себя от ярости, придя домой ему вручили две тысячи рублей и выпроводили на улицу. Спустя три дня скитаний с пакетом в руках высокий черноволосый парень наткнулся на объявление. Так он и переехал в квартиру Валерия Федоровича, где стал снимать комнату, я думаю, что именно это знакомство и изменило моего друга.
Когда мы прощались в аэропорту, Дмитрий вручил мне ключ от камеры хранения на центральном железнодорожном вокзале: «Эти вещи не нужны мне в месте, куда я направляюсь. Возможно, они пригодятся тебе. Полезное забери, остальное выкинь». Так сказал он и, прищурив глаза, улыбнулся мне. Мы покурили, пожали друг другу руки и разошлись.
Ж/д вокзал был любимым местом Димы, т. к. он с детства постоянно ездил от отца к матери и наоборот. В камере хранения была сумка и рюкзак, доверху набитые всяким хламом. Я бросил все эти вещи дома и более не трогал их в надежде, что когда вернется мой друг, отдам их ему.
И вот спустя пару месяцев мне было скучно воскресным днем и я заглянул в рюкзак, как и говорил, — всякий хлам. На дне рюкзака я нашел старый кнопочный телефон «Sony Ericsson K-550i». Этот телефон Дима использовал как «дежурный», когда ломались сенсорные. Любопытства ради попробовал его включить. Экран засветился. Я обшарил его вдоль и поперек, и тут обнаружил странный файл в формате Word. Я вынул флешку, нашел картридер, подключил его к компьютеру и открыл файл. Это было письмо, которое впоследствии изменило мою жизнь. Собственно Вы сейчас его и читаете, только с моим небольшим дополнением. В письме изложена история, от которой у меня дыбом встали волосы:
«Я знаю, что нельзя никому рассказывать „этого“, поэтому напишу сюда, может быть, мне ненадолго станет легче.
Когда я переехал в дом этого маленького добродушного старичка я ничего не знал о нем. Валерий Федорович был 72-х летним дедушкой, который всячески старался помочь, дабы компенсировать отсутствие в квартире газа, перебоя в проводке и прочих нюансов, которые создавали неприятное впечатление об арендаторе. Даже, когда я за что-то его благодарил, он все равно благодарил в ответ. Сам дед ссохся, и во рту оставалось всего два зуба, ростом 1,74 м заношеный старый свитер и седые короткие волосы. А еще он очень сильно пах старостью. Но я закрыл на все это глаза, т. к. идти мне больше некуда было. Валерий Ф. Каждый раз, когда ловил меня в коридоре или на кухне, старался рассказать очередную историю из своего прошлого. Нередко истории повторялись практически слово в слово. „Моя жена умерла, — говорил он мне с грустью в глазах, — видишь, какой красоткой была!“. И он показывал на фото молоденькой брюнетки в рамке на серванте.
Все было хорошо, но где-то месяц спустя, я начал слышать, как мой сосед что-то громко рассказывает, глядя в потолок. Поначалу это меня сильно напугало, но потом я понял, что Валерий Федорович просто читает стихи Есенина вслух. За столом на один из праздников он рассказал мне, что молодым просто обожал Есенина. Потом спустя еще месяц я и дед стали петь по ночам, приблизительно с полдвенадцатого до часу ночи, а то и до двух. Песни не слишком разнились, их было три или пять. Иногда одна и та же песня повторялась по три раза. Но я и к этому смог привыкнуть, у меня не было выбора, ни денег, ни жилья. Благо была работа. Рано утром я уходил на работу и возвращался не раньше восьми. Дед нормально относился к моим пьяным приходам под утро. „Все нормально, Дим, ты ведь молодой! Как говорила моя мама, „пить нужно к месту, а без повода лучше не пить!““
Спустя два месяца моего проживания с этим стариком я стал замечать, что когда возвращаюсь с работы, то что-то в моей комнате непременно меняется: то стул переставлен, то зеркало исчезло. Мне было крайне неприятно, что Валерий Ф. в мое отсутствие шарил по комнате, трогал мои вещи и т. д. Но что тут поделаешь, он ведь хозяин. Когда на выходных я оставался дома и никуда не ходил, я стал понимать, что эта квартира значила для деда. Было отлично слышно через дверь, как тот ходил туда-сюда часами, и заставлял себя двигаться, чтобы не превратиться в камень. Квартира на протяжение десятков лет была его собственным миром, где он знал каждую трещинку и каждый сантиметр. Все здесь лежало на своих местах так, как этого хотел хозяин. Он практически не выходил из нее, лишь на двадцать минут в магазин и поскорее обратно, чтобы снова и снова сновать из угла в угол часами напролет. В голове я даже в шутку прозвал его „бытовой сколопендрой“. Выйду на кухню готовить ужин, и он тут же щурится и улыбается мне. Иногда по ночам он выл во сне. Напоминало волка, попавшего в капкан. Иногда я, не выдержав заходил к нему в комнату и просил не кричать или не петь, но чаще всего по ночам он ругался на сленге, который был распространен в Советском Союзе. Снова и снова, одно и тоже: „…А они все Сволочи! Сволочи! Их… Их убить мало!“ — а потом добавлял, — „граждане называется!“. Когда я выходил покурить на балкон или на кухню, „бытовая сколопендра“ не упускал возможности рассказать, как работал электриком на атомной электростанции в закрытом городе „К“ и какой уровень секретности был у этого города. Чтобы поехать в соседний город требовалось специальное разрешение. Никого так просто не выпускали из поселения.
С самого моего переезда в эту квартиру я плохо спал. „Мы всей бригадой заселились в этот дом, — рассказывал сколопендра, — все мастера, знаешь ли, там подкрутили, там просверлили и теперь, когда во всех домах зимой тепло, у нас жарко“. Я считал, что плохо сплю из-за духоты, но я ошибался. У меня богатое воображение, и с детства я вижу странные сны, но сны в этой квартире казались странными даже мне. Мне стало казаться, что дед уж как-то слишком добродушен ко мне и, все щурясь, улыбается. Что-то в этом было подозрительное. Одной ночью мне снился странный сон. Снится мне, будто стою я посреди комнаты в темноте, смотрю — на диване мирно спит мое тело. Прикоснулся ладонью в темноте к стене, а стена вся липкая в какой-то слизи, и со всех стен сползает темно-фиолетовая слизь, медленно так сползает, и вонь стоит невыносимая. А где-то вдалеке слышно, как кричит женщина. Крик пронзительный, слух режет. Мне страшно и душно, дышать тяжело. Слышу приближающиеся медленные шаги (это шорканье я везде узнаю), за дверью был сколопендра. Темнота, едва ли можно что-то разглядеть. Дверь комнаты медленно отворилась, в комнату вошел Валерий Федорович, щурится и улыбается. В его руке блеснуло лезвие ножа (этот нож он не разрешал мне брать под предлогом, что тот очень острый, специально для капусты заточен) Я хотел было броситься будить свое тело, но ни пошевелиться, ни закричать не получилось. Смотрю с ужасом на диван, а там, рядом с моим телом спит женщина. Ее темные локоны по всей подушке, лица не видно, и бедняжка не подозревает о том, кто подкрался к ней ночью. Сколопендра поднял руку, готовый нанести удар, и как только рука сорвалась вниз, — я проснулся. Проснулся среди ночи весь в поту, слышу через стенку: „А они сволочи! Все сволочи!“
Сон был настолько реальным, что я еще минут десять приходил в себя. Когда я в очередной раз вошел в комнату своего соседа и взглянул на портрет его жены, то тут же узнал в ней ту самую женщину, которая лежала рядом со мной во сне. Был ли этот сон плодом моего воображения или может это отголоски из прошлого усопшей женщины. А может я просто схожу с ума.
— Это моя жена, — в комнату вошел дедушка, — правда она красивая! Все звала меня Валерочка.
— Я Вас никогда не спрашивал, но как она умерла? — вопрос для Валерия Ф. был совершенно неожиданным. Его взгляд резко изменился и стал серьезным. Сознание на мгновение вновь вернулось к нему, это было видно по взгляду.
— Сердце. Она не была старой, когда это случилось, я не мог этого ожидать, — глаза сколопендры наполнились слезами. По его лицу было видно, что ему чрезвычайно больно вспоминать о случившемся.
Я сменил тему, и мы еще немного поболтали. Валерий Федорович все рассказывал истории об атомной электростанции.
Прошло два месяца и две недели с моего переезда. Спать по-прежнему было сложно. Вернувшись домой поздно со Дня рождения друга, я практически мгновенно уснул. Сон настиг меня, не дав даже шанса раздеться. Мне снился какой-то странный коридор, весь из железа, по обоим концам коридора красным мигали лампы. Выл сигнал тревоги. Картина напоминала тонущую подводную лодку изнутри. Люди в спецодежде носились позади меня. Я чувствовал все иначе, тело мне не подчинялось. Я шел в конец коридора где обнаружил сидящего на полу мужчину в желтой робе. Он был повернут ко мне спиной. Я не хотел идти к этому человеку, чем-то мрачным веяло от него, но ноги продолжали вести меня вперед. Как если бы меня посадили в робота, которым управляли дистанционно. Мужчина средних лет в белой каске и желтом костюме сидел на полу и, опустив голову, разглядывал свои руки. Я подошел к нему и чужой, незнакомый мне голос спросил: