— Должны ли мы высказать свои претензии прежде, чем сможем двигаться дальше?
— Возможно, могло бы помочь, если ты извинишься. — Да, я была наглой, но в свою защиту могу сказать, что она вытащила наглость из меня. Я не могла смотреть на нее и не чувствовать, как меня притягивает зов пустоты. Я вспомнила, как меня захлестнула волна беспомощности, отчаяния, отвращения к самой себе. Я вспомнила, как поднималась по лестнице на крышу библиотеки, подходила к краю и смотрела на каменные плиты внизу. Я хотела прекратить эту боль. И я вспомнила, как упала в пропасть, и Джозеф в последний момент подхватил меня. Я вспомнила все это, и с тех пор каждый раз чувствовала, как внутри поднимается зов пустоты и возникает необходимость покончить с собой.
— Прекрасно, — сказала Лесрей. Она поспешно отпила глоток вина, и немного его вытекло у нее изо рта под маску, потекло по подбородку. Она быстро вытерла его. — Однажды я пыталась убить тебя, Эскара. Мне жаль. Как поживает Джозеф?
Я нахмурилась:
— Он рыба. Он кубик льда. Он пророк. Зависит от дня. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что он причина, Эскара. Разве ты не помнишь?
Я ничего не сказала, только уставилась в свое вино.
— Я любила Джозефа. У нас было много общего, мы вместе проводили время на занятиях. Мы были друзьями. Он был добр ко мне, когда учителя были недовольны. Когда я была недостаточно сильна, чтобы им понравиться. — Я признаю, что это, безусловно, было похоже на того Джозефа, которого я когда-то знала. — Но каждый раз, когда я приближалась к нему, ты отталкивала меня и забирала его себе.
Я фыркнула и со стуком поставила бокал с вином обратно на стол.
— Я никогда не забирала его себе.
— Нет? Ты спала в его постели, Эскара. Ты повсюду ходила за ним по пятам. Каждый раз, когда кто-нибудь заговаривал с ним, ты встревала в разговор и поворачивала его на себя.
— Это не… — Я замолчала, вспоминая. — Такого я не помню.
Лесрей встала и принялась расхаживать по другой стороне стола.
— Я устала от этого. Да, однажды я пыталась убить тебя. Мы сражались пиромантией, и я пронзила тебя сосулькой. Я знала, что делала, и сожалею об этом. Кроме того, это возымело обратный эффект. Джозеф почти убил меня кинетическим разрядом, а затем провел следующие две недели у твоей постели, исцеляя тебя, в то время как я едва могла двигаться из-за сломанных костей.
— А во все остальные разы? — спросила я.
— Других случаев не было, Эскара, — сказал Лесрей, останавливаясь за своим стулом и кладя обе руки на спинку. — В тот день я усвоила урок, поверь мне. Кроме того, Джозеф после этого не захотел со мной разговаривать. — Она кашлянула и слегка поправила маску.
Все это звучало так разумно. Мои воспоминания о тех событиях были другими, но теперь, оглядываясь назад, я вижу, что они расплывчаты. Мне пришлось усомниться в себе. Была ли я права? Не перепутала ли я? Воспоминания — это такие несовершенные вещи, они со временем тускнеют, и зеленое, при достаточно долгом выветривании, может выглядеть голубым. В конце концов все становится серым. Что я знала наверняка, так это то, что Джозеф был безжалостен, когда его жизни или моей угрожала опасность. Или все это был какой-то эмпатомантический трюк Лесрей?
Никто не манипулирует тобой, Эска. Ужасы тонко чувствуют эмоции, и я бы понял, если бы кто-то, кроме меня, играл с твоими.
— А как насчет зова пустоты? — спросила я.
— Насчет чего? — В ее голосе прозвучало искреннее удивление.
— Голоса… — Я всегда ненавидела говорить об этом. Я ненавижу признавать свою слабость, иногда мне хочется покончить с собой и покончить со всем этим. Но это было ее желание с самого начала. Это было фаталистическое желание Лесрей, а не мое. То, что она вложила в меня. — В библиотеке. Ты применила ко мне эмпатомантию. Ты заставила меня захотеть покончить с собой.
— Что? — Потрясение было неподдельным. Она вцепилась в спинку стула, от гнева и удивления ее лицо слегка нахмурилось. — Я никогда не была достаточно сильна в эмпатомантии, чтобы сделать это, Эскара. Наставники обычно били меня за то, что я была такой слабой в этой проклятой школе. Я могу использовать ее на себе. Я могу использовать ее и почувствовать то, что чувствуют другие. Но я никогда не умела передавать свои эмоции другим.
Правда — упрямый хищник. Ты можешь прятаться от нее, убегать от нее, но она никогда не перестанет преследовать тебя. И когда она, наконец, настигает тебя, она проглотит всю ложь, которая тебя защищала.
Лесрей говорила правду. И после ее откровения мои воспоминания перестроились, словно занавес отодвинулся, открывая мир за окном. Я, наконец, увидела то, от чего пряталась бо́льшую часть своей жизни. Я увидела правду о ней, о себе. О Джозефе.