Итак, в планах жителей добротно оборудованного Города значился приход весны. Хотя, честно сказать, цветущая, озорная шалунья-весна не была им так уж сильно нужна. Просто, будучи до мозга костей прагматиками, они отчётливо осознавали все её очевидные преимущества. Зимой ведь куда холоднее, более ветрено, снежно. Сугробы растут, словно тесто на дрожжах, среднесуточная температура опускается ниже нуля. Увеличивается вероятность какой-нибудь противной инфекции или простуды, и, чтобы не заболеть респираторным заболеванием, приходится носить гораздо больше тёплой одежды. Чтобы надежно защититься от злых метелей и кусачих морозов, нужно выделять из семейного бюджета дополнительные средства на обновление гардероба. Конечно же, эти обстоятельства имели значение для привыкших ответственно относиться к деньгам горожан.
К тому же в зимний период муниципальным органам приходится усиленно бороться с последствиями снегопадов, гололёдов и гололедиц. Это ведёт к дополнительным ассигнованиям на уборочную технику, увеличивает финансовую нагрузку на городской бюджет. А кроме того, в холодное время года так сильно возрастают коммунальные платежи…
В общем, у современных людей все выгоды весны были просчитаны до последнего знака в последней графе последнего листа последнего гроссбуха. А весна всё не приходила. Над притихшим Городом плыли и плыли угрюмые свинцовые тучи. Они проливали на голые окрестности мелкие холодные дожди, засыпали площади быстро тающим мокрым снегом. Потом вдруг снова подмораживало. Порывистый ветер что есть силы раздувал ноздри. Иногда начиналась короткая слезливая оттепель. Одноглазое солнце с трудом, будто нехотя, проглядывало сквозь неприступный конвой серых облаков. Словно заключённый, осуждённый на пожизненный срок, оно бросало на землю тусклый равнодушный взгляд и затем снова исчезало в дождливой пелене.
Сивые насупленные тучи всё ползли по низкому небу, и постепенно стало казаться, что этому мрачному, давящему на серый Город каравану не будет конца. Дни плаксивых дождей сменялись неделями висящей в воздухе измороси. По вечерам она трансформировалась в плотный, густой молочный туман, который обволакивал все предметы, стирал яркие краски и размывал чёткие очертания. Ночами лёгкие заморозки, словно заправские полотёры, бесшабашно лакировали дороги скользкой гололедицей. Пустынный Город за несколько часов превращался в один сплошной блестящий каток. Потом снова оттепель… Так всё шло и шло по противному, изрядно надоевшему кругу.
Теперь точно не вспомнить, кому первому взбрела в голову эта сумасшедшая мысль. Но кто-то предположил, что снова началась осень. Только представьте себе: осень! Опять пришла тоскливая осень! Пора увядания вернулась сразу после ухода искрящейся красавицы-зимы. Это казалось чистым абсурдом, кошмарной бессмыслицей, нонсенсом. Но почки на продрогших деревьях так и не набухли, не распустились на голых кустах клейкие листья, земля не протянула к небу тонкие дрожащие пальцы молодой травы. Не вернулись из дальней дали говорливые птицы. Да и разочарованное солнце прекратило тщетные попытки греть сильнее, покинуло небосвод.
А главное, совсем не ощущался свойственный ранней розовощёкой весне запах, который быстрее и точнее всего возвещает о её приходе. Не чувствовалось в сыром прохладном воздухе того самого божественного, восхитительного аромата, который не поддается описанию словами ни на одном языке мира. Этот особенный воздух, посвежевший и помолодевший одновременно, можно вдохнуть, если в начале весны выйти из душного помещения на улицу с непокрытой головой. Но не было его в Городе, не было!
Всё так же барабанящие ливни сменялись вялыми снегопадами. Проходили злобные седовласые вьюги, и снова заряжали заунывные дожди. На два долгих месяца вернулась промозглая, безрадостная осень. Возможно, самая паршивая и отвратительная осень за весь период наблюдения за погодой. Это была жалкая осень без проблесков света и лучей надежды. Непричёсанная, полинялая осень без пёстрых красок листвы и ярких, манящих закатов. Глухонемая осень без прозрачных, а потому по-особенному праздничных, восторженных, коротких солнечных дней. Тех дней, когда, кажется, какой-то вдохновлённый художник самозабвенно пишет кистью хрустальные звуки.
Обнажённые сады и парки не устилал ковер облетевшей листвы. Рябины не полыхали, берёзы не желтели, клёны не пестрели яркой осенней палитрой. В этой серости и слякоти невозможно было задуматься, замечтаться, погрустить о чём-то дорогом и близком, отцветающем, навсегда покидающем бренный, суетный мир. Ведь на самом деле ничего не уходило, не покидало и не отцветало. Всё вокруг просто кисло противной банальной квашнёй, хлюпало и чавкало под ногами, мерцало в воздухе холодной капельной взвесью.