Понятно, что озлобленным и вечно голодным детям сложно донести простые истины, но ведь и розги не решают проблему, а лишь усугубляют её, удваивая озлобленность и понимание, что никто и никогда не поможет им, кроме самих себя.
Молодой человек сдаваться и соглашаться со мной не спешил:
– А что же по-вашему педагогично, позвольте спросить? – по его губам скользнула ироничная улыбка, такая, которой он будто бы хотел сказать: «Я вас, конечно же, уважаю, и вообще вы мне симпатичны, но при всей своей симпатии я считаю вас всего лишь избалованной девицей, которая вознамерилась взять на себя роль благодетельницы, плохо понимая, какие последствия она влечёт за собой».
Я усмехнулась, легко провела кончиками пальцев по запястью, радуясь тому, что неприятный зуд утих, и ответила:
– Если бы им было, что терять, то телесные наказания, возможно, имели бы хоть какую-то силу. Этим же детям терять нечего, и розгами, – при этом слове внутри разлился неприятный холод, – вы их ничему не научите.
Зак молчал и молча же изучал моё лицо с целую минуту, потом повёл плечами, и оглянулся на приют, откуда были слышны детские голоса:
– Возможно вы и правы, но говорить всегда легче, чем что-то сделать.
Тут он прав и его слова достигли цели – мне стало стыдно. Что я могу сделать? Пожалеть их, дать пару «ценных» советов и сбежать в поместье, где пусть меня за хозяйку и не считают, а всяко сытно накормят и купят необходимую одежду? Муженька, с его верой в управляющего именно в этот момент хотелось придушить. Что ему стоило разрешить мне распоряжаться хотя бы теми деньгами, которые он выделил бедной жёнушке на всякие мелочи?
– Госпожа Аннэт, – Зак решил перевести тему, – Я могу поехать с вами и забрать Тая и Рею…
Я недовольно посмотрела на него:
– Думаю, им пока лучше остаться в поместье, – к тому же, подозреваю, ребята сочтут его приезд за нарушение данного мною обещания, а нарушать я ничего не желаю. Потому что я пообещала, а обещания стоит сдерживать.
Парень усмехнулся и на этот раз вовсе без иронии сказал:
– Госпожа Аннэт, вы не сможете спасти всех обездоленных детей.
Упрямо качнула головой:
– Всех – не смогу, но хотя бы для части из них постараюсь сделать всё возможное.
Саймон, стоящий неподалёку и внимательно наблюдавший за нашей беседой, был недовольным, если не сказать большего – он был злым! А я всего-то попросила его не ходить за нами и подождать в десяти шагах. И что он смотрит оттуда на меня так, будто готов дыру прожечь? Или этот взгляд предназначается бедняге мистеру Брайту?
Тряхнула головой и перешла к более насущному:
– Зак, я прибыла сюда, как уже сказала, чтобы посмотреть на всё своими глазами. Посмотрела, впечатлилась. Расскажи мне, пожалуйста, чем живёт приют и почему находится в таком плачевном состоянии?
Я обращалась к парню то на «ты», то на «вы», но его это, кажется, совсем не смущало. Мне сложно было воспринимать его своим ровесником, хотя визуально именно ими мы и были. Или он просто делал вид, что ему всё равно? Не важно.
В общем-то, Зак не рассказал мне ничего нового, всё тоже самое ещё в карете мне озвучила Вистера – крохи, выделяемые из казны, доходили сюда редко, всё чаще разделённые там же, в главном казначействе. А если что и доходило, то делилось уже здесь, между главой ближайшего города и директором приюта, который, к слову, в приюте вовсе не жил. Заведение сие держалось на наставниках, которые и рады бы были оставить свою работу, но являлись такими же беспризорниками в прошлом и должны были отработать десять лет в указанном месте за оказанную же милость – бесплатное обучение в академии.
Потому так и выходило – наставники просто отбывали срок, дети влачили собственное безрадостное существование, никому по сути ненужные. И что самое главное – всех, кто стоял выше их, абсолютно всё устраивало.
Слушая его не очень-то внимательно, я усиленно думала. Должен же быть хоть какой-то выход! Не может его не быть! Выбить положенные деньги из казны – дело неблагодарное и заведомо провальное. Снова писать письмо мужу – не менее глупое занятие, чем пытаться растопить глыбу льда собственным дыханием, с этого скупердяя, который так печётся о собственном достатке, станется обвинить меня во лжи, мол денег я прошу не для сирот, а собственного удовольствия для. Подходить с этим вопросом к управляющему? Этот хитрый лис возьмётся твердить мне о границах разумного, куда никоим образом не влезают голодные сироты. Остаётся только одно…