(В скобках заметим, что для Лидиного отца не существовало разных там батников, блайзеров, трузеров и т. д., а только кофточки для женщин и рубашки для мужчин. Так говорили в шестидесятых годах, то есть в ту пору, когда он, весёлый заводской парень, интересовался модой.)
Лида между тем сняла батник, брюки, аккуратно развесила свой наряд в шкафу, словно он ей сегодня больше не понадобится. Надела домашнее платьице… Ей не хотелось верить в совет отца, тем более в совет, сказанный с насмешкой. Но что, скажите, делать? Звонок, которого она в самом деле ждала, должен был раздаться в три, а сейчас уже десять минут пятого.
Лида закрыла дверцу шкафа, повернула ключик — всё, больше ничего она предпринять не могла… Села к столу. Хотя, собственно, делать ей здесь было нечего. Учить — с ума надо сойти: каникулы в разгаре. Читать — книжки нет подходящей. Главное же — настроения!
За окном последним светом кончался закат. Небо было чистое, холодное. Под голыми деревьями лежал спёкшийся, недельный снег. Вороны громко каркали на мороз. Эти дырявые и пустые зимние деревья были, конечно, плохой ночлежкой. Даже для ворон!
— Лид! — сквозь закрытую дверь послышался голос отца. — Может, в доминишко сгоняем?
Как-то это было некстати. Как-то обидно, что отец ничего не хочет замечать, не воспринимает её всерьёз. Но ругаться сейчас не хотелось. Начнёшь доказывать, а получится — срываешь зло… Она не ответила.
— Лидуш…
Без стука он открыл дверь, и это опять было плохо. Но так знакомо он улыбался!
— Пойдём, Лид…
Сейчас только под пистолетом можно было заставить её играть. Всё-таки пошла!
«Что за ёлки, — думал в это время отец, — чего она так переживает, прямо трясётся вся…» Он положил руку на плечо дочери, но Лида быстро отстранилась. «Эх ты, Лидка-Лидочка, — он нахмурил брови, — мала ещё, нервы не бережёшь».
Они уселись за журнальный столик, который служил обычно чайным и даже обеденным столом во время хоккеев, фигурных катаний, «Клубов кинопутешествий» и других интересных передач. Сейчас отец высыпал на него блестящие плашечки домино, залихватски перемешал их.
— Прошу набирать! С пылу с жару, на копейку пару!
«Чего ему так интересно? — думала Лида. — Ерунда какая-то!» Она небрежно отщёлкала себе в подол семь костяшек. Отец выбирал фишки по одной, с разных концов «базара». Долго, будто сомневался, водил по воздуху рукой, хмурился, словно шахматист. Лида знала, что это всё несерьёзно, что это как бы такой ритуал. Но ведь каждый раз одно и то же — неужели ему не надоест?
Отец взял наконец последнюю фишку — словно из костра выхватил горящий уголёк:
— Вот она, счастливая!.. Дупель-аз есть?
— Нету.
— Дупель-два есть?
— Нету.
— А дупель-три у меня! — он грохнул фишку об стол так, что у того вздрогнули и подогнулись все три лапы.
— Прекрати, батянь! Если так будешь стучать, я вообще играть не буду!
— Запишем поражение!
Лида фыркнула в ответ. «Сейчас разойдётся, — думал отец, — все нервы свои позабудет…»
Он опять грохнул фишку.
— Ой, Лид! Честное слово, больше не буду!
— Ещё раз грохнешь, пропустишь ход!
— Сурово…
И пошла игра… Лида расправилась с отцом чуть не за три кона.
— Поддаёшься, батянь!.. Я так играть не буду!
— Зачем мне поддаваться? Мне самому играть интересно… В игре, Лидка, что в бане — все одинаковы!
Сыграли ещё одну. И снова Лида обставила его. Причём в кровопролитной драке, где оба они добрались почти до девяноста очков, а потом Лида пошла на риск, устроила жуткую «рыбу». Батянька, сердясь, сгрёб доминошки в мешочек, а у неё не было сил сдерживать свою радость.
— Вот так, батянечка! Не умеешь — не садись.
— Счастливый игрок вору кум, понятно?
— Понятно, что ты проиграл и злишься!
Вечер пошёл уже совсем по другому течению — спокойному, домашнему. И если б сейчас зазвонил телефон, то Лида вряд ли даже обрадовалась бы. Но телефон так и не зазвонил.
Она ложилась спать всегда после «Времени», то есть часов около десяти: пока умоешься, пока туда-сюда… Она лежала и слушала, как в большой комнате шёпотом мурлыкает телевизор, а отец успокаивает маму.