Повисла тишина. Все это время официантка простояла рядом со столиком с пластырем в вытянутой руке. Дина уткнулась взглядом в два кусочка сахара, лежавшие на блюдце поверх белой салфетки по другую сторону от миниатюрной ложечки.
— На, — Светлана Львовна передала Дине пластырь. — Не официанткой. Мне нужен администратор.
— Я не умею.
— Я всему научу. Только это двенадцатичасовая смена.
— Я не знаю.
— Сто пятьдесят рублей в сутки. У меня не намного больше, всего двести.
— Я не знаю… Мне с родителями нужно поговорить, — жалела Дина, что вообще зашла: счастливый билетик съедают, а несчастливым закрывают кровавую мозоль.
— У нас тут спокойно. Публика приличная. Я могу поговорить с твоими родителями. У нас тут действительно жуткая текучка. Мне нужен человек, которому я могла бы доверять, как себе. У меня, увы, только один ребенок. И он еще в школе…
В школе? Дина непроизвольно вскинула глаза к барной стойке, но увидела только черную пышную макушку. Роберт писал, писал непрерывно, точно ему кто-то что-то диктовал. Фоном играла музыка, грузинская, но ни она, ни разговор матери его не отвлекали. Школа только через неделю начнется. Сейчас каникулы.
— Вот в таких условиях живем и работаем, — сказала Светлана Львовна со вздохом, точно старой знакомой. — Про пластырь забыла? — сказала уже тише, с усмешкой, точно выговаривала непутевой дочери. — Роберт, завтра после школы забери мои туфли из ремонта.
Сын ничего не ответил, но вскоре Дина уяснила себе, что этот парень все слышит с первого раза и все делает точно, как его просят. Единственный раз, когда он не послушался был этот первый кофе с сахаром, он не положил сахар в чашку, оставил на блюдце. Так экономнее и полезнее. И сейчас — сказала ему: проваливай! Он и провалил… Провалился сквозь землю. Не позвонил.
— Ты оставила самое вкусное, — сказал Роберт в их первый ужин в кафе, к которому присоединилась еще и жена художника, с которой они потом продолжили по утрам расписывать стены знаменитыми картинами и просвещать нового администратора по поводу грузинского всемирного наследия.
Из еды самым вкусным оказалась подливка от лобио, которое Дина еле доела. Роберт разломил лепешку, половину протянул новой знакомой, вторую оставил себе, но макнул ее в чужую тарелку. Ритуал, да? Чтобы потом всю жизнь есть с одной тарелки.
— Я вообще впервые ем грузинскую еду, — покраснела Дина.
— Она тебе быстро надоест. Но в меню есть картошка-фри и обычные котлеты. Но это для посетителей. Для работников варят огромную кастрюлю борща на целый день. Ты любишь борщ?
Дина кивнула. У Роберта тоже не было абсолютно никакого акцента.
— Возненавидишь.
— Так, я не поняла! — подала голос его мать. — Ты ее отговариваешь, что ли?
— Наоборот. Она должна знать, чего ждать. Тогда морально подготовится и не сбежит, как все ее предшественницы.
— Они не сбегали. Я их увольняю за плохую работу и за воровство. Вина, например. Хочешь вина? Оно настоящее домашнее, не подделка.
— Нет. Мне домой надо… Доехать.
— А вот это правильно, не пей, — подал голос Резо. — С грузинского застолья своими ногами никто не уходит.
И совсем скоро Дине представился случай узнать, что такое настоящее грузинское застолье и настоящий грузинский мужчина, в котором ни капли грузинской крови. Сын этого мужчины не проснулся, даже когда в дом ввалился курьер с продуктами. Дина рассовала все по холодильнику и поняла, что хочет кофе. Просто кофе. Без сахара.
Рядом с кофеваркой стояла противная банка с протеином. Дина понесла ее к мусорному ведру, но передумала и запихнула в шкаф в надежде, что сегодня Артур про свой шейк не вспомнит. Накормит его курой с рисом, как просил.
— Оставь мой шейк, выбрось все шмотки, — сказал он в Бостоне таким тоном, что Дина поняла: спорить бесполезно. — Мама, эти шейки пили солдаты второй мировой…
Дина не стала спорить — она не знала, что пили солдаты восемьдесят лет назад. Она знала, что отец этого качка жрал исключительно мясо и овощи.
— У них жрать было нечего, а у тебя есть что жрать! — попыталась она возразить более чем приземленно.
— Мам, здесь все натуральное… — Артур тыкал пальцем в мелкие латинские буквы. — Тут просто нет карбов и фата, — говорил он по-русски с английскими вставками. — Ну, смотри… Допустим мне нужно пятьдесят грамм протеина, чтобы функционировать телу, это я могу взять из простой еды. А этот протеин, — тряс он банкой перед маминым лицом, — уйдет в мышцы. Я тренируюсь, мама, не видишь?
— Вижу!
Она вырвала банку и швырнула в чемодан.
— Мам, ты свою книгу забыла.
Дина обернулась к застеленной узкой кровати сына, на которой лежал еще один раскрытый чемодан и серый пластиковый пакет с серой книжкой формата пять на семь дюймов с пожелтевшими страницами — всего пятьсот пятьдесят семь страниц, напечатанных в тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Подарок ей на день рождения, который сын не успел отослать. Подарил сейчас, сказав, что к маю что-нибудь другое сообразит, даже лучше.