– А и правда, зеленый… – хмыкнула свекровь. – Надо же…
– Получилось! – выдохнула Рита. – Лидия Васильевна, это фокус был! Меня Миша научил кой-чему… Видите?
Женщина с изумлением повертела в пальцах мятый листок.
– Ну, ничего себе! Как ты это делаешь?
– Как Вольф Мессинг! – нервно хихикнула невестка. – Сейчас я вам удостоверения личности нарисую… Нет, лучше вы, Петр Семенович! Надо на немецком…
– А выйдет? – поинтересовался глава семьи, входя в азарт.
– Не знаю… Но надо попробовать!
– Если что, убежим! – энергично высказалась Лидия Васильевна.
– Держите! – Петр Семенович раздал «паспорта». – Буду Гансом Мюллером… Лида, побудешь Эммой. Ты, Настя, теперь Агнета…
– Йа!
– А я, – Рита заглянула в листок, – Эльза! Поехали, там вывеска светилась – «Эконо-мотель»…
Седая, но моложавая и энергичная немка за стойкой улыбалась и кивала все время. Старательно записала Мюллеров в талмуд с разграфленными страницами, и выдала ключ от большого семейного номера. Марки Петр Семенович отсчитал настоящие, а не рисованные…
– «Семнадцатый»… – пробормотал он тихонько, оглядывая длинный коридор с лакированными дверями по обе стороны. – А, вот же он…
Щелкнул замок, Мюллеры-Гарины ввалились к себе. Лидия-Эмма обессиленно присела на одну из двуспальных кроватей, и со стоном повалилась на спину.
– Боже, до чего ж я устала!
– Кто ж знал… – вздохнул «Ганс».
– Нет-нет, Петечка, ты тут ни при чем! И все же хорошо! А как там Миша? Ой, я даже думать об этом боюсь, мне сразу плохо становится!
– Еще немного, еще чуть-чуть… – бормотал Петр Семенович, набирая номер телефона, вычитанный в пухлом справочнике. – Алло! Слышите меня? Да-да! Что? А консул? А-а… С утра?..
– Дайте мне! – Рита решительно отобрала трубку. – Алло! Мы не туристы и не командированные! Соедините меня с дежурным КГБ, или кто он там по должности… Я не хулиганю! Код восемьсот четырнадцать двести… – отбарабанив цифры, девушка с силой добавила: – Наше дело связано с темой «Ностромо». Пожалуйста, свяжитесь с генерал-лейтенантом Ивановым или с председателем КГБ! Кто там сейчас у вас? Цвигун? Вот с ним. Если, конечно, хотите получить благодарность, а не выговор с занесением! Хорошо, перезвоним ровно через час. Ауф видерзеен!
Девушка не сразу попала трубкой на рычажки – ее била дрожь. Лидия Васильевна мигом подсела, обняла невестушку, и на долгую минуту застыла тишина.
– Распсиховалась совсем… – смущенно улыбнулась Рита. – Чуть не обматерила того посольского, или кто он там…
Тут и Петр Семенович подсел, а Настя залезла на кровать и обняла старшую подругу со спины.
– Так… Всё будет хорошо! – девичий голосок взвился молитвой.
Воскресенье, 29 января. Утро
Московская область, Малаховка
Заснуть, как обычно, не выходило – нервы разгулялись, мысли лезли в голову… Пришлось организму приказать спать.
Ночь прошла спокойно. Шептались у Наташки, шептались Маша с Женькой – мы им постелили в гостиной. Шептались Аля с Тимошей – я уступил девчонкам нашу с Ритой кровать, а сам прикорнул рядом, на диване. Но мне никто не мешал совершенно – тело четко и дисциплинированно выполняло приказ. Дрыхло.
Мне даже сон приснился, хоть и наведенный. Всё те же скалы чернели, отражая зловещее красное свечение, всё те же багровые тучи неслись по ночному небу, только голос добавился.
Громыхая низкими частотами, раскатилось: «Покорись!»
Мой ответ, не лишенный дворового изящества, звучал не менее лапидарно: «Сдохни!»
Встал я ровно в семь – и технично ушел, оставив «Ижика» у подъезда. Конечно, с Женькой было бы спокойней, а если с ним что-нибудь случится? Оставить сиротой еще нерожденное дитя? Сделать незамужнюю Машу вдовой? Нет уж, лучше одному…
До Малаховки добрался на электричке. Немногие попутчики обогнали меня, спеша домой или в гости, а я неторопливо шагал к той самой даче, почти подкрадываясь к приличному загородному дому с мансардой. Бродили во мне неосознанные опасения, тревожа и подстегивая пульс.
Устав кружить, я направился к даче, шагая так, чтобы пореже мелькать между стволов сосен и елок. Тихонько отворив калитку, прошел во двор – дорожка, мощеная кирпичом, была очищена от снега, неся следы небрежной метлы.
Элеутерио Агпэоа был «дома» – темная энергия давила на мозг, угнетая сознание. Даже обычный человек, проходя мимо, ощутил бы этот недобрый натиск, гасивший радость и отбиравший надежду. Я даже подивился необычайной Силе, исходившей от филиппинца, и вовремя насторожился.
…Они не спустились с крылечка, а вышли из-за дома. Вдвоем – Элеутерио и Аидже. Губы филиппинца вздрагивали, выражая презрение русскому лоху, а индеец смотрел серьезно и пристально, словно пытаясь разобраться в том, что открывалось ему.
– Здравствуй, Миха, – выговорил он на хорошем русском, не притворяясь больше неграмотным туземцем. – Поздравляю – ты проиграл.
Не вступая в глупый спор, я уточнил:
– Ламу ты использовал?
Аидже кивнул.
– Тсеван слишком глуп. Да и какой с него лама? Еще будучи простым монахом, он обрел Силу – и решил, что этого достаточно для священства. Я подговорил Римпоче слегка приоткрыться, чтобы заманить тебя в ловушку… Прикидываешь свои возможности? – он снисходительно усмехнулся, и резко сжал кулак, словно поймав муху. – Хоп! Взял твою мысль! Зря… Зря ты недооцениваешь Элеутерио. Что, учитель показал тебе, как уронил Агпэоа? Но он так и не понял, почему мне удалось расправиться с ним! А всё просто. Элеутерио обладает уникальной способностью – он отбирает Силу! Что делать солдату, лишенному боеприпасов? Бежать, сдаться или погибнуть! Твой учитель выбрал смерть…
Я слушал краснокожего метагома, а сам сосредотачивался – Агпэоа был и оставался моей целью. Филиппинец умрет первым.
– А тебе разве не унизительно работать на богатея-бледнолицего? – сощурился я. – Зачем ты убил моего наставника? Ты ведь даже скальпов не снимаешь, чтобы украсить свой вигвам, или что вы там строите на Гуапоре…
– Ты слишком много знаешь, – от Аидже дохнуло холодом, – и слишком много говоришь!
Не дожидаясь, пока индеец от выводов перейдет к мерам, я вывернул ладонь, усылая к филиппинцу мощный энергетический выплеск. Словно осиновый колышек в сердце вбил.
Элеутерио, пуча глаза и раскрывая рот в немом крике, зашарил руками, словно царапая воздух скрюченными пальцами, и рухнул на колени. Сердечная мышца лопнула, выворачиваясь в хаотичном биеньи, и хилер-киллер повалился, суча ногой… Всё. Сдох.
Аидже, ни слова не говоря, отшагнул, вытягивая обе ладони. Посыл шатнул меня, бросая на одно колено, и я ударил снизу, словно зачерпывая пятерней воду, да брызгая. Индеец зарычал от боли – пять хлещущих выплесков, всаженных в упор, он отразить не смог, но устоял, приседая на широко раздвинутых ногах.
Кусая губу, я копил Силу, растрачивая ее лишь на отражения. Для мощного выброса, смертельного или хотя бы оглушающего, мне не хватало энергии. Руки чесались набить индейцу морду – по-нашему, по-простецки, но хук или апперкот стали бы последними приемами в моей жизни. Приблизиться вплотную к метагому значило бы умереть. А мне еще так много нужно сделать…
…Сосны легонько покачивались под ветерком в вышине. Солнечные лучи сквозили между стволов, щекоча встопорщенную хвою, играли бликами на стеклах веранды. Вдалеке радостно брехала собака, едва слышно доносились вопли ребятни…
Однако скрип снега под ногами, да сбитое дыхание слышнее.
Аидже бил, изнемогая, но зло, резко и часто, лишь бы я сам ослабел, отражая энергетические выпады. Мне приходилось отступать, а Силы все меньше и меньше… Неужто конец?
Вот же ж глупость какая! На крайнем подъеме ярости я стегнул индейца – он спиной крепко приложился к краснокорому стволу. И тут мои лопатки уперлись в штакетник. Всё. Отступать больше некуда.