Кроме жилища, лагерь удивил еще одним своим «достоинством», — здесь не было выхода в Интернет. Поскольку именно электронная почта всегда служила для меня дешевым и надежным средством связи, а на телефонные переговоры я решил тратиться только в крайнем случае, мы с Олегом отправились в ближайшую библиотеку. В ней, по слухам, можно было выйти в Интернет.
Доехали мы до библиотеки старым испытанным способом — автостопом. Уже на выезде из лагеря застопили машину, и молодой водитель подбросил нас до самой библиотеки. Этот парень оказался бывшим украинцем по имени Стас — вначале он еще говорил по-английски, но потом перешел на русский и даже поставил в магнитоле песню Шевчука. Обратно, кстати, нас до самого лагеря довез американец, который назвал себя православным христианином (его родители были родом из России). Даже в американской глуши многое напоминает о родине.
Библиотека находилась рядом с дорогой в близлежащем маленьком городке. Небольшое аккуратное здание по размеру было не больше, чем библиотека в небольшом российском городе. Внутри мы обнаружили молодую библиотекаршу, стеллажи с кучей книг, два шкафа с видеокассетами (которые тоже можно было брать на читательский билет) и шесть компьютеров с выходом в Интернет. Не все работали идеально, некоторые вообще ужасно тормозили. Но это место на девять недель оказалось для меня чуть ли не единственным средством связи с родными и знакомыми и способом узнавать о происходящих в мире событиях.
Стоила запись в библиотеке 15 долларов. Читательский билет — маленькая желтая карточка, похожая на кредитку — до сих пор хранится у меня. Вообще-то, если вы попадете в незнакомый город, почти в любой библиотеке сможете один раз бесплатно выйти в Интернет. Но поскольку ходить в библиотеку я собирался постоянно, пришлось раскошелиться. Впрочем, иметь возможность сидеть в Интернете неограниченное количество времени в течение двух месяцев, да еще брать книги и фильмы, как мне показалось, стоили 15 долларов.
К вечеру следующего дня завезли остальных работников. Миро собрал их рядом со столовой, рассказал вкратце о работе в лагере и повел устраиваться. Барак произвел на всех неизгладимое впечатление. Самый мягкий отзыв об увиденном: «М-да… Такого я не ожидал…» Но поскольку русские — люди ко всему привыкшие, возмущение выражать они никому не стали.
На следующий день после распределения обязанностей все приступили к работе. Стоять на раздаче довольно весело, хотя и хлопотно, и это единственная работа, которая хоть как-то развивает английский язык. Ты перекидываешься репликами с американцами, смотришь, кто с каким выражением набирает еду и размышляет, что бы взять еще. Незабываемое зрелище: эта очередь — словно выставка с живыми экспонатами. У других все не так весело. Кто-то работает в посудомоечном отделении, в согретом и пропитанном паром воздухе, кто-то — на улице под палящим солнцем стрижет газон, и, наконец, еще четыре человека носятся между столами, вытирают шваброй пол, если кто-то ненароком уронил поднос с едой, и убирают столовую по окончании обеда. В общем, уже к концу первого дня все обучились свои обязанностям, и работа пошла без накладок и остановок.
После ужина Миро попросил не расходиться, и, когда все работники собрались в опустевшей столовой, торжественно сказал:
— Итак, ребята, это ваш первый день. Вы — одни из лучших работников, которых я видел за шесть лет. Надеюсь, это лето будет хорошим. Поаплодируем друг другу.
Мы, улыбаясь, захлопали. И вроде паршивый день с работой, к монотонности которой еще предстояло привыкнуть, мы неожиданно закончили с хорошим настроением.
Это, кстати, показательный пример. Именно в лагере я понял, что отношение к работе у американцев очень ответственное. Каждому — от посудомойщика до топ-менеджера транснациональной корпорации — пытаются внушить, что его труд очень важен. А чтоб не впадать в пафос, это делают иногда в шутливой форме. Русский парень, который работал в лагере на уличной работе (стриг газон и убирал территорию) под началом одного американца, рассказывал:
— Наш начальник всегда говорит: «Джентльмены, нам удалось сделать это!» — как будто мы только что спасли вселенную.
А Миро несколько раз говорил напутственные или благодарственные слова уже по другим поводам — вроде родительского дня или окончания смены в лагере. Еще, видя, что кто-то хорошо выполняет работу, он подходил и хвалил: «Good job»[25]. Случалось это часто, так что мы, не привыкшие к такому обращению, стали даже передразнивать его, по поводу и без повода обращаясь друг к другу: «Ты чертовски круто вымыл поднос. GOOD JOB!!!»
Через несколько дней после заезда русских студентов все устаканилось и пошло своим чередом. Напоминало мне это одну старую шутку: «Тебе нравится фильм „День сурка“? Добро пожаловать в армию, сынок!». Действительно, наше существование сильно напоминало фильм «День сурка» и одновременно армейские реалии. Все девять недель прошли совершенно однообразно. Один день практически не отличался от другого, и каждый развивался по единому сценарию.
С утра — подъем в промерзшем за ночь бараке. Вначале на работу идут люди, ответственные за раздачу и приготовление столовой к завтраку. Через полчаса к ним подтягиваются посудомойщики и полотеры. Быстрый завтрак для обслуживающего персонала и два-три часа работы для детей и вожатых. Затем — возвращение в барак; большая часть народа снова валится на кровати и восполняет ежедневный недостаток сна. Ближе к двенадцати начинается самая напряженная часть дня — обед, после которого образовывается почти три часа свободного времени. Его тратят по интересам: кто-то идет на озеро, кто-то — в библиотеку, кто-то читает или снова спит в душном бараке. И, наконец, ужин, заканчивающийся в восемь часов. А дальше — свобода до следующего утра. Иногда вечером мы играли в футбол (как правило, сборная России против сборной Польши) или смотрели кино в комнате для вожатых.
У входа в наше жилище на стене висел календарь. По нему можно было точно определить, сколько времени мы уже проработали и сколько нам осталось до конца. Вверху была оставлена ироничная надпись фломастером: «Best summer of your life»[26]. Обычно, прибегая после ужина, кто-то зачеркивал очередную дату, и пребывание в лагере, многим из нас напоминавшее трудовую колонию, сокращалось на один день.
Пожалуй, я немного сгустил краски — конечно, все было не так плохо. В конце концов, каждый день у нас было свободное время и много возможностей для того, чтобы его провести. Мы наравне с детьми пользовались всей лагерной инфраструктурой: баскетбольными и волейбольными площадками, теннисными кортами, бассейном, футбольным стадионом. Администрация лагеря вскоре дала нам связь с внешним миром через электронную почту. В комнате с десятком компьютеров можно было написать письмо, указать электронный адрес получателя и сбросить это в определенный каталог. Письмо отправляли в Россию, а уже ответ оттуда распечатывали и раздавали адресатам. Боясь, видимо, как бы мы не подпустили компьютерных вирусов, прямой выход в Интернет лагерное начальство закрыло.
Хорошие отношения у нас сложились с вожатыми и даже со многими детьми. Повара и наши непосредственные начальники, вроде Миро, оказались довольно неплохими людьми. И хотя Миро часто доставал нас своими придирками, но они, как правило, были по делу, так что с ним мы сохранили нормальные отношения до конца работы.
Другой начальник, руководивший столовой, по имени Джо Малик, наоборот, оказался неприятным типом. Сам он в столовой почти не работал, но зато давал указания и осуществлял, так сказать, общее руководство. Уважения к русским у него было не больше, чем у коренного москвича к молдаванам, которыми его назначили руководить на стройке. Ни разу мы не слышали от него ни «здрасте», ни «до свиданья», ни «спасибо», ни «пожалуйста».