Граф уделял большое внимание и сюжетам Семибоярщины (в работе 1906 года «Заметки по поводу Семибоярщины» автор тщательно разбирает ее состав и судьбу ее членов и опровергает стремление историков навесить на них ярлыки изменников). Часть работы он посвящает также личности Расстриги. Одной из задач историка он называл «оправдание личности Расстриги и установление его подлинности, так как под наслоением клевет, подтасовок, подлогов скрывается тайна, освещающая весь последующий ход истории». К примеру, Шереметев считал, что личность Петра I получила бы совсем иное толкование, а переход из истории средневековой Руси в Новую историю России не был бы столь резким, если бы благоприятные обстоятельства оставили на троне «законного государя» (РГАДА, ф. 1287, оп.1, д.70, л.161.).
Фигура Расстриги выбрана не случайно – это еще одно «белое пятно» русской истории. Сомнение по поводу происхождения этой личности выражали многие историки, начиная с Миллера и Карамзина – до Погодина и Костомарова (который особо отмечал слишком слабую изученность темы и недостаток материалов для того, чтобы делать окончательные выводы и склонялся к той или иной точке зрения).
Своими изысканиями по истории Смуты Шереметев привлек к себе внимание исторического сообщества. Ходом его разработок интересовались В. О. Ключевский (особенно отмечавший новизну методологического подхода графа к исследованию) и С. Ф. Платонов, лично знакомые с графом, а также авторы крупных исследований о Смуте – В. С. Иконников и К. Н. Бестужев-Рюмин – крупнейшие историки конца XIX века.
Смуте посвящено около десяти работ Шереметева. Все они, как отмечалось выше, закладывали фундамент для воплощения одной цели – создания глобального труда о судьбе «убиенного царевича». Непосредственно по 1591 году им было опубликовано «По поводу родословия Нагих» и «От Углича к морю Студеному». Напомним, что два же основных его труда – «Расстрига» и «Угличское событие» так и не увидели свет при жизни автора.
Разрабатывая собственный метод исторического исследования, Шереметев многое почерпнул у своего современника – М. П. Погодина, прежде всего, стремление объяснить исторические события влиянием субъективных причин. Если реформы Петра I Погодин объясняет как следствие династического кризиса начала XVII века, то для Шереметева практически вся предыстория Смутного времени находится в зависимости от родственных, семейственных и дружественных связей.
Тот и другой придерживались мнения, что история – «целый курс психологии в лицах», в котором первостепенное значение отдельные сильные личности, получившие право называться историческими. Исходя из этого, граф очерчивает круг людей, которые сыграли подлинно важную роль в таинственной судьбе царевича Димитрия. С этих же позиций он рассматривает и состав Ближней Думы при Федоре Иоанновиче, рассуждая о каждом из её членов, исследуя их деятельность в соответствии с положением при дворе, в обществе и в глазах Ивана IV.
Шереметев-историк считал необходимым изучение родственных связей, благодаря которым удалось бы определить круг персон из «угличской обстановки» царевича и тех моментов в ее развитии, которые привели к катаклизмам в Русской государстве рубежа веков.
Смутным временем Шереметев занимался не одно десятилетие, изучая различные аспекты этого периода истории. Однако в главной теме исследования точка поставлена так и не была. Старший сын графа в своем дневнике приводит свидетельства об огромном интересе историков, занимавшихся этой проблемой к исследованиям отца, к тем архивным материалам (в том числе и польским), которыми он обладал. Бестужев-Рюмин высказал мысль, что если бы Карамзин, Костомаров или Соловьев обладали бы этими материалами, то вся история 1591 года предстала бы в другом свете. (Шереметевы в судьбе России. Сост. А. Алексеева, М. Ковалева. М. 2001. С. 250.).
Так в чем же ценность трудов С. Д. Шереметева? На наш взгляд, актуальность его исторических «штудий» может состоять в том, что написанные более, чем сто лет назад, они не затерялись среди трудов отечественных и зарубежных историков, а наполнили новым содержанием важнейшую страницу истории России, которая именуется «эпохой первой русской Смуты».