– Старались, государь, – ответил князь и хотел было бухнуться на колени, но я удержал его:
– Не надо, Дмитрий Михайлович.
– Великая честь тебя видеть, государь, – глухо продолжал он, – не прикажешь ли молебен отслужить?
– Прикажу, но позже. Сначала пусть люди поедят с дороги. Да и сам я, как видишь, грешным делом, проголодался.
– Этому горю легко помочь, поехали в город, попотчую. В баньке попаришься…
– Прости, князь, но в походе я ем, пью и отдыхаю последним. Так уж у меня заведено.
Говоря это, я внимательно смотрел на прославленного воеводу. До меня доходили вести, что Пожарский серьезно болен, но я до сих пор не подозревал насколько. Князь похудел, лицо его имело нездоровый цвет, а дыхание было тяжелым.
– Как здоровье, Дмитрий Михайлович?
– Еще на одну войну хватит, государь.
– Вести от лазутчиков есть?
– Есть, как не быть. Не стал Владислав Смоленск осаждать, оставил там рать невеликую, а сам сюда идет с большой силой.
– И скоро ли ждать гостей?
– Через три-четыре дня будут.
– Так скоро?
– Поспешает, анафема.
– Три дня, говоришь? Успеем.
– Хочешь биться с ним?
– Хочу не хочу – нет другого выхода, довольно они по нашей земле погуляли, пора и укорот дать!
– Маловато у тебя войска.
– Ничего, бывало и хуже.
– Может, в крепости встанешь?
– Нет, в поле лагерь поставим. Немного погодя скажу где. У тебя-то все готово?
– Что велено, все запасли. Порох, свинец, мука, крупа, сало и солонина, всего в достатке.
– Это хорошо. Как начнем лагерь ставить, пришлешь на работу здешних посадских.
– Сделаем, государь.
– Лесу запасли?
– Вот с лесом худо. Сколько смогли – запасли, а за прочее не гневайся. Людишек маловато, а те, что есть, наги и босы от разорения.
– Ничто, будем посады ломать. Все одно жечь придется, а так хоть на дело пойдут.
План сложился в голове почти мгновенно. Узнав, что силы Владислава и Ходкевича куда больше тех, что ожидались, я решил встретить их у Можайска и измотать в сражениях. В поле их конница, конечно, страшная сила. Однако если окружить лагерь полевыми укреплениями, ее можно не опасаться, а пехота у поляков куда хуже моей. Сыграем на контратаках, а там посмотрим. Главное, с местом угадать.
Хотя чего тут гадать? Надо занимать эту проклятую Брыкину гору, чтобы не дать полякам снова повторить их маневр. Надо только решить, как будем ее укреплять. В нынешнее время укрепленный лагерь обычно представляет собой большой бивуак, окруженный возами вагенбурга. Но у меня возов мало, а потому из них будет только внутреннее кольцо на самой верхушке холма. Внешнее будет состоять из острожков, которые нам предстоит быстро построить. Сначала я планировал, что это будут пятиугольные бастионы, однако время поджимает, а людям надо будет дать отдохнуть перед сражением, так что будем строить простейшие прямоугольные редуты. Вал, перед валом – ров, на валу частокол и батарея полевых орудий. Между редутами довольно широкие проходы, достаточные для проезда четырех всадников бок о бок. Чтобы сквозь них не прорвался враг, в глубине рогатки и пушки, заряженные картечью. Если понадобится, их можно будет быстро убрать и атаковать противника. Если поляки захотят нас окружить, то, помимо лагеря, им придется окружать и городские стены, а это совсем не мало, так что вряд ли у них получится. К тому же если дела пойдут плохо, крепость может прийти на помощь нам, а мы – крепости. Если вздумают пройти между нами, то… царствие им небесное. Пушек у нас довольно, а перекрестный огонь – страшная сила.
Лагерь будет устроен как маленький город. Палатки есть не у всех, но те, что есть – стоят ровными рядами. Отдельно устроены отхожие места, отдельно места для приготовления пищи. Если кто вздумает гадить не там, где положено – получит плетей. Если это случится рядом с водопоем, пусть лучше сам вешается. Вопрос на самом деле очень важный, дизентерия на войне страшнее картечи.
Острожки, выходящие на Смоленскую дорогу, я решил поручить московским стрельцам. В чистом поле они не слишком хороши, но в укрепленном лагере равных им нет. Каждый редут строят две сотни. Одна его будет оборонять, вторая стоять в резерве, на случай прорыва. На другой день поменяются. Так что у ратников был резон строить на совесть. Вооружены они по нынешним временам совсем недурно. У каждого стрельца есть фитильный мушкет, бердыш и сабля. Доспехов они обычно не носят, только у некоторых головы прикрыты шлемами типа морионов или кабассетов[47]. Начальные люди отличаются от прочих протазанами и по моему настоянию у каждого есть один-два пистолета. Вообще, с вооружением стрельцов пришлось в свое время повозиться. Рядовые стрельцы ни в какую не желали менять привычные пищали на немецкие мушкеты. Хотя казалось бы в чем разница: и то и другое – фитильное ружье, а вот поди ж ты… Лечить такой консерватизм пришлось переводом особенно упертых в засечные линии и приволжские крепости. Впрочем, остальные быстро сообразили, откуда ветер дует, и больше не стояли на пути прогресса. Я, кстати, тоже поумерил требования, а то ведь поначалу хотел всех кремневыми перевооружить. Однако подсчитав необходимые средства, быстро сделал вид, что меня не так поняли. Так что кремневые и немного облегченные мушкеты поступили на вооружение только стремянного полка, того самого, которым командует Пушкарев.